Дождавшись антракта, Андрей снова заговорил о том, что так взволновало его. Неужели она все-таки уезжает?
— Переезжать мы будем не так скоро, — успокоила она. — Но на всякий случай мне приказано быть наготове. Ведь сколько еще нужно переделать дел, прежде чем сдвинуться с места. Я-то знаю, что вся тяжесть ляжет на меня. Георгий ни вагон достать, ни ящики упаковать — ничего не сможет. Тут нужна моя энергия! — Татьяна Васильевна рассмеялась и лукаво спросила:
— Уж не жалеете ли вы?.. Я так и знала, потому что никогда не сомневалась в вас. И мне жаль...
Ей захотелось сказать о том хорошем отношении к Андрею, которое появилось у нее еще в первые дни его работы в радио комитете. Почему-то ей всегда казалось, что он очень одинок и даже обижен судьбой, что именно она должна была позаботиться и о его настроении, и о том, чтобы все у него было хорошо. Но стоило ли говорить об этом?..
— И мне жаль, — повторила она. — Вот и город стал, как родной. Он для меня особенно знаменателен: здесь родился мой сын! Я уже решила: в ближайший отпуск обязательно приеду вместе с ним сюда, на его родину...
— А как вам опера? — неожиданно переменила разговор Татьяна Васильевна. — Может быть, мы уйдем? Сегодня чудесный вечер, к тому же мне надо зайти в студию, там остались мои книги.
Андрею было ровным счетом все равно, оставаться ли в театре или идти по улицам — лишь бы Татьяна Васильевна была рядом.
В театральном сквере зажглись фонари. Сумеречное небо было темно-синим, почти черным. Андрей и Татьяна Васильевна шли рядом, изредка обмениваясь малозначительными фразами. Молчание не сковывало их и не разъединяло. Они незаметно дошли до студии, поднялись на второй этаж и остановились у дверей с надписью «Вход посторонним воспрещен».
— Вот я уже и посторонняя, — улыбнулась Татьяна Васильевна и нажала кнопку звонка. — Мы, кажется, впервые приходим сюда вместе и в такой поздний час? Андрей не успел ответить: в дверях появилась белокурая кудрявая голова Оли Комлевой.
— Привет, барашек! — улыбаясь широкой доброй улыбкой, сказал Андрей. Он шагнул в фойе и увидел Яснова, склонившегося над шахматной доской.
— А, и ты тут, ясноглазый юноша! С кем сражаешься?
— Да вот, отбиваюсь от Оли — смотри, как обчистила!
Андрей, пошутив над тем, что еще не известно, кто от кого отбивается, прошел в студию и начал перелистывать утренние передачи. Татьяна Васильевна достала со шкафа книги, тщательно упаковала их в бумагу, перевязала шпагатом.
— Ну вот, кажется, все в порядке. — Жизнёва, взглянула на Олю, которая все это время не отрывала от нее глаз.
— Не смотри так грустно, еще увидимся! А теперь закрой за мной. Счастливо! До свидания, Юра! — помахала, она пальцами свободной руки Яснову и, проходя мимо открытой двери студии, крикнула: — Андрей Игнатьевич, вы остаетесь?
Андрей, казалось, только и ждал этого вопроса. Он захлопнул папку с текстами передач и вышел в фойе. Нет, все, что ему было нужно, он сделал. Пусть заодно закроют и за ним.
Небо над городом стало совсем черным, на нем ярко горели звезды. На какое-то мгновение Андрей вспомнил Иринку, ее слова: «Когда увидишь нашу звезду, думай, что и я смотрю на нее!», но сразу же заставил себя забыть о ней. Он бережно взял Татьяну Васильевну под руку и спросил: почему они не встретились раньше?
— Я только что подумала об этом. Всего на четыре года!
Они повернули на Молодежный проспект и пошли вниз, к набережной. где-то поблизости, в переулке, был дом, в котором жила Жизнёва. Вот и он, мрачный, погрузившийся в сон, только на третьем этаже светилось оранжевое окно.
— Мама не спит, — тихо сказала Жизнёва, — ждет свою дочку.
Андрей пожал ее руку, и они остановились у подъезда глядя друг другу в глаза. Не зная, что сказать на прощанье, он снова протянул руку.
— В нашем подъезде не горит свет, — сказала Татьяна Васильевна. — Подождите меня внизу, пока я доберусь до своей площадки.
Хлопнула наружная дверь, и они оказались в темноте.
— Спокойной ночи! — прошептала Жизнёва, и Андрей вдруг почувствовал, как ему не хотелось расставаться с ней ни сейчас, ни завтра, никогда. Вместо ответа он прильнул к ее теплой щеке, стал целовать губы, лоб, глаза. Татьяна Васильевна порывисто сжала его руку и гулко застучала каблуками по каменным ступеням. Ее шаги слышались все слабее и наконец совсем стихли за хлопнувшей вверху дверью. Андрей постоял еще немного и вышел на пустынную улицу. На звездном небе начали обрисовываться контуры домов, их остроконечные шпили, купола церквей. Никогда раньше не замечал он всех этих причуд архитектуры, гармоничной стройности улиц, размаха площадей. И сам воздух не был таким легким и опьяняющим. Новый день рождался необычно радостным, непохожим на все прежние дни.
