Какой абсурд! Зачем иметь ребенка, если он должен находиться, ну, не в футляре, как редкая, редкая скрипка, но на руках другой женщины?
— О, я должна! — выдохнула Берта.
Очень обиженно, няня передала ей дитя.
— Так, не возбуждайте ее после ужина. Вы всегда это делаете, мэм, сами знаете. А я потом не могу ее успокоить!
Слава Богу! Няня вышла из комнаты с банными полотенцами.
— Ну, вот, теперь ты моя, мое сокровище, — сказала Берта, когда ребенок прижался к ней.
Девочка ела с удовольствием, тянула губки к ложечке и потом махала ручками. Иногда не отпускала ложечку, а иногда, когда Берта вновь наполняла ее, она от нее отмахивалась.
Когда с супом было покончено, Берта повернулась к камину.
— Милашка ты моя, милашка! — сказала она, целуя свое теплое дитя. — Как я тебя люблю. Такая ты приятненькая.
И правда, она так любила Малютку Би — ее шейку, когда та наклонялась вперед, ее восхитительные пальчики на ножках, когда они прозрачно светились на фоне огня, и вновь всколыхнулось чувство счастья — она не знала, как его выразить, что с ним делать.
— Вас к телефону, — объявила вернувшаяся няня, с торжеством выхватывая у Берты свою Малютку Би.
Берта помчалась вниз. Это был Гарри.
— О, это ты, Бер? Послушай. Я опоздаю. Возьму такси и приеду, как только смогу, но задержи ужин на десять минут, хорошо? Хорошо?
— Да, хорошо. О, Гарри!
— Да?
Что она могла сказать? Она ничего не могла сказать. Она просто хотела соединиться с ним на мгновение. Не могла же она выкрикнуть: «Сегодня был чудесный день, правда»?
— В чем дело? — спросил приглушенный голос.
— Ни в чем. Entendu[1], — ответила Берта и повесила трубку, думая о том, что цивилизация не просто идиотична, но гораздо хуже.
Они пригласили на ужин гостей: Норманов Найтс, весьма солидную пару — он собирался открыть театр, а она страстно увлекалась дизайном интерьеров, молодого человека, Эдди Уоррена, который только что опубликовал небольшую книжицу стихов, и все приглашали его отужинать, и «находку» Берты по имени Перл Фалтон. Чем занималась мисс Фалтон, Берта не знала. Они познакомились в клубе и Берта в нее влюбилась, как всегда влюблялась в красивых женщин, которые имели в себе некую странность.
Досадным было то, что, хотя они проводили вместе время, встречались и не раз беседовали, Берта не могла ее раскусить. До какого‑то предела мисс Фалтон была на редкость и восхитительно откровенна, но этот предел наступал и дальше она не шла.
За этим что‑то стояло? Гарри сказал «нет». Счел ее туповатой и «холодной, как все блондинки, возможно, с небольшой анемией мозга». Но Берта была не согласна; по крайней мере, пока.
— Нет, как она сидит, слегка наклонив голову на бок, и улыбается. Что‑то в этом есть, Гарри, и я должна понять, что именно.
— Скорее всего — хорошее пищеварение, — ответил Гарри.
Так он любил охладить пыл Берты. «Печень, моя дорогая девочка» или «скопление газов» или «болезнь почек» и так далее. Странно, но Берте это нравилось и почти восхищало ее в нем.
Она прошла в гостиную и разожгла огонь; потом взяла подушки, одну за другой, те, что Мэри так тщательно расположила, и бросила их обратно на стулья и диваны. Это изменило все — комната сразу ожила. Когда она собралась бросить последнюю, она сама удивилась, прижав ее к себе, — страстно, страстно. Но и это не погасило огонь в груди. О, наоборот!
Окна гостиной открывались на балкон, выходящий в сад. В дальнем конце сада, у стены, росла высокая стройная груша в полном, великолепном цветении; она была совершенна на фоне нефритно — зеленого неба и как будто умиротворяла. Берта почувствовала, даже с такого расстояния, что на дереве не было ни одного нераспустившегося бутона или завядшего лепестка. Там внизу, на садовых клумбах, красные и желтые тюльпаны, тяжелые в своем цветении, склонялись к сумеркам. Серая кошка ползла по лужайке на брюхе, а черная, ее тень, тащилась сзади. Они вызвали в Берте странную дрожь, эти напряженно — сосредоточенные, быстрые существа.
«Какие же противные эти кошки»! — пробормотала она и, отвернувшись от окна, начала ходить взад и вперед…
Как сильно пахли нарциссы в теплой комнате. Слишком сильно? О, нет. И все же она измождено упала на диван и прижала руки к глазам.
