Узкий карандаш света прямо над нами вспыхивает и снова гаснет.
— П…мо…шь, — повторяет неразборчивый голос, и что-то звякает.
Они точно не местные. Меня переполняют самые дурные опасения.
— Да-да, помощь!
Шипение, треск, и все смолкает.
— Какого черта! — Я шагаю туда, где только что были они.
— Смотрите, — шепчет Рут сзади. — Над развалинами.
Я успеваю разглядеть быстро гаснущие вспышки:
— Лагерь?
Я наугад делаю еще два шага вперед. Нога пробивает корку, и под колено — туда, куда вы вгоняете нож, чтобы отделить куриную ножку, — вонзается что-то острое. Судя по боли, отдающейся до мочевого пузыря, я снова повредил коленную чашечку.
Травма колена выводит из строя мгновенно. Сначала вы обнаруживаете, что колено не гнется, и пытаетесь перенести вес на поврежденную ногу. Тут же в позвоночник вонзается штык, челюсть отвисает от боли. Крошечные частицы хряща попали на чувствительную опорную поверхность. Колено пытается подломиться, не может, и вы падаете, что в первый миг приносит облегчение от боли.
Рут помогает мне добраться до серапе.
— Вот недоумок, идиот несчастный…
— Не корите себя, Дон, вы вели себя естественно.
Мы зажигаем спички, ее пальцы, отталкивая мои, исследуют колено.
— Кажется, чашечка на месте, но колено быстро распухает. Я приложу мокрый платок, а утром займемся порезом. Это браконьеры?
— Возможно, — вру я. По мне, так скорее контрабандисты.
Она возвращается с мокрой банданой и прикладывает ее к моему колену.
— Наверное, мы их спугнули. Этот свет… такой яркий.
— Охотники. Люди здесь творят дикие вещи.
— Они могут вернуться утром.
— Вполне.
Рут расправляет мокрое серапе, и мы снова желаем друг другу спокойной ночи. Ни я, ни она и словом не обмолвились о том, как теперь возвращаться к самолету.
Я лежу, разглядывая Альфу Центавра на юге, мигающую в просветах облаков, и кляну себя за глупость. Чем больше я думаю о контрабандистах, тем меньше в них верю.
Здешние контрабандисты — это двое-трое местных на катере, которые встречаются у рифа с судном для ловли креветок. Они не станут освещать полнеба, и у них нет свистящих болотоходов. Плюс большой лагерь… полувоенная техника?
Я читал донесения о геваристах, орудующих на границе Британского Гондураса, до которой отсюда сотня километров — шестьдесят миль — к югу. Под этими самыми облаками. Если это так, то лучше бы они не возвращались…
Просыпаюсь я в одиночестве под проливным дождем. Малейшего движения хватает, чтобы подтвердить худшие опасения: шорты раздулись, но это не эрекция. Я с трудом поднимаюсь и вижу Рут, которая стоит у кромки кустов и разглядывает залив. Плотная туча извергает дождь к югу.
— Погода нелетная.
— Доброе утро, Дон. Осмотрим порез?
— Ранка пустяковая.
Кожа почти не повреждена, прокол несерьезный — в отличие от месива внутри.
— Что ж, воды им должно хватить, — спокойно замечает Рут. — А там и охотники вернутся. А пока я попробую порыбачить. Дон, не стесняйтесь, если я могу хоть чем-то помочь…
Весьма тактично. Я отказываюсь довольно грубо, и она удаляется по своим делам.
Вероятно, ей тоже есть чем заняться в одиночестве. Я успеваю закончить санитарно-гигиенические процедуры и даже немного оклематься, а ее все нет. Наконец я слышу всплеск.
— Какая огромная!
Еще всплеск. Затем она поднимается на берег с добычей — серым луцианом весом фунта в три и чем-то еще.
Только закончив разделывать рыбу, я снова обращаю внимание на Рут.
Она сооружает из веток и травы костерок, чтобы поджарить филе, маленькие руки мелькают проворно, верхняя губа напряжена. Дождь ненадолго перестает. Мы промокли до нитки, но не замерзли. Рут приносит мой кусок рыбы на мангровом шампуре и со странным вздохом садится на корточки.
— А вы разве не будете есть?
— Да-да, конечно. — Откусив крохотный кусочек филе, она быстро замечает: — Нам не угодишь: то много соли, то мало. Я принесу морской воды.
Ее взгляд блуждает, ни на чем не задерживаясь.
— И так хорошо.
Я снова слышу вздох и решаю, что моя бравая герлскаут нуждается в поддержке.
— Ваша дочь упомянула, что вы были в Мериде. Успели осмотреть Мехико?
— Немного. В прошлом году мы посетили Масатлан и Куэрнаваку… — Она опускает рыбу и хмурится.
