А теперь взгляните на ее рот. Чувствуете легкое головокружение? У чьей избранницы вы видели такой рот? Когда он открывается, то вся верхняя часть головы откидывается, как крышка семейного сундука, а нижняя часть выдвигается, как ящик буфета. Впрочем, рот этот никогда не закрывается. Да и какой рот закроется, имея такие зубы? Огромные, светящиеся в темноте.
У Идиаканта нет зубов — ни огромных, ни ослепительных. У него попросту нет зубов, так что он даже стыдится своей улыбки.
Вы спросите: как же он ест без зубов? Идиакант ничего не ест, он давно забыл, как это делается. Потому что пришла пора любви. В детстве он ел, но теперь у него пропал аппетит — разве это не естественно для влюбленного?
А у избранницы не пропал аппетит. Было б из-за кого пропадать — из-за крошечного, тощего, беззубого Идиаканта, у которого только щеки горят! Нет, у избранницы не пропал аппетит, и когда она принимает пищу, выдвигая ящик буфета и откидывая крышку сундука, сердце ее отодвигается в сторону, пропуская в желудок крупный кусок. Лишь только попадается крупный кусок, сердце ее отодвигается в сторону. Разве может любить такое сердце? Чем же, в таком случае, привлекает ее влюбленный Идиакант?
Сердце Идиаканта способно только любить, и нет такой силы, которая отодвинула бы его в сторону. Даже непонятно, как в таком маленьком Идиаканте может поместиться такая большая любовь. Ну скажите, скажите, как тут щеки не будут гореть?
Скажите: вы любили когда-нибудь?
Вы поймете влюбленного Идиаканта.
— Эх ты, глупая рыба! — говорит маленькой рыбке Хромис большая рыба Треска. — И чего ты так носишься со своим потомством? Вымечешь какие-то считанные икринки и места им не найдешь…
— Ну почему же не найду места? Вот они у меня, все тут… — рыбка Хромис открывает рот, чтоб показать, где она держит свои икринки.
— То-то и оно-то! — смеется рыба Треска. — Я же и говорю: носишься!
— А как же иначе? — вздыхает рыбка Хромис. — Вода в море холодная, да еще и соленая, долго ли до чего…
— А потом? — напоминает рыба Треска. — Потом они вырастут и — поминай, как звали?
— Все-таки дети, — вздыхает рыбка Хромис. — А я все-таки мать.
— Плохая мать. Ты посмотри на себя — ведь и глядеть не на что. И на детей твоих смотреть тошно: хлипкие, малорослые. Насидятся у мамы во рту, где им после этого жить в суровой стихии!
— Что же делать…
— Что делать? Уж я-то знаю, что делать. Я как вымечу — сразу миллион, и пускай себе растут, кто-нибудь вырастет. Я тоже мать, но ты погляди, как я выгляжу. Это потому, что я умею жить для себя. И на детей моих погляди. Это потому, что они с детства приучены к трудностям.
Так говорит рыба Треска, и рыбка Хромис, конечно, ее понимает. Конечно, хорошо пожить для себя и детей своих приучить к трудностям. Но… Если бы они хоть такие были, как у рыбы Трески. Детей рыбы Трески можно приучить к трудностям, а детей рыбки Хромис…
Рыбка Хромис вздыхает, и это понятно: все-таки она мать.
