Наутро Лилли лежала, растянувшись на спине, и храпела. Я сходил в ванную, поссал, почистил зубы и умылся. Потом заполз обратно в постель. Развернул ее к себе и начал играть с ее частями тела. Мне всегда хочется с бодуна - причем не есть хочется, а засадить. Ебля - лучшее лекарство от похмелья. У меня опять все зачесалось. Изо рта у нее так воняло, что губ-лепестков мне не хотелось. Я влез. Она издала слабый стон. Мне это вкатило. Не думаю, что впихнул ей больше двадцати раз и кончил.
Через некоторое время я услышал, как она встала и прошла в ванную. Лиллиан. К тому времени, как она вернулась, я уже почти спал, повернувшись к ней спиной.
Четверть часа спустя она вылезла из постели и стала одеваться.
- Что такое? - спросил я.
- Мне пора отсюда идти. Надо детей вести в школу.
Лиллиан закрыла дверь и побежала вверх по лестнице.
Я встал, дошел до ванной и некоторое время смотрел на свое отражение в зеркале.
В десять утра я поднялся к завтраку. Там я нашел Пита и Сельму. Сельма выглядела здорово. Где только находят таких Сельм? Псам этого мира Сельмы никогда не достаются. Псам достаются только собаки. Сельма подала нам завтрак. Она была прекрасна, и владел ею один человек, преподаватель колледжа. Это было не совсем правильно почему-то. Образованные выскочки, не подкопаешься. Образование стало новым божеством, а образованные - новыми плантаторами.
- Чертовски хороший завтрак, - сказал я им. - Большое спасибо.
- Как Лилли? - спросил Пит.
- Лилли была очень хороша.
- Сегодня вечером надо будет читать еще раз, ты в курсе. В маленьком колледже, более консервативном.
- Хорошо. Буду осторожней.
- Что читать собираешься?
- Старье, наверное.
Мы допили кофе, прошли в переднюю комнату и сели. Зазвонил телефон, Пит ответил, поговорил, затем повернулся ко мне:
- Парень из местной газеты хочет взять у тебя интервью. Что ему сказать?
- Скажи ладно.
Пит передал ответ, потом подошел и взял мою последнюю книгу и ручку.
- Я подумал, тебе стоит что-нибудь здесь написать для Лилли.
Я раскрыл книгу на титульном листе. "Дорогая Лилли," - написал я. "Ты всегда будешь частью моей жизни....
Генри Чинаски."
9
Мы с Лидией вечно ссорились. Она была вертихвосткой, и это меня раздражало. Когда мы ели не дома, я был уверен, что она приглядывается к какому-нибудь мужику на другом конце ресторана. Когда в гости заходили мои друзья, и там была Лидия, я слышал, как разговор становился интимным и сексуальным. Она всегда специально подсаживалась к моим друзьям как можно ближе. Лидию же раздражало мое пьянство. Она любила секс, а мое пьянство мешало нашим занятиям любовью.
- Либо ты слишком пьян, чтоб делать это вечером, либо слишком болен, чтоб делать это утром, - говорила она. Лидия впадала в ярость, если я хоть бутылку пива при ней выпивал. Мы разбегались с ней раз в неделю как минимум - "Навсегда" - но вечно нам как-то удавалось помириться. Она закончила лепить мою голову и подарила ее мне. Когда мы разбегались, я ставил голову в машину на переднее сиденье рядом с собой, вез к ее дому и оставлял у двери на крыльце. Потом шел к телефонной будке, звонил ей и говорил:
- Твоя чертова голова стоит за дверью!
Так голова ездила туда и обратно.
Мы опять расстались, и я свалил с себя эту голову. Я пил: снова свободный человек. У меня был молодой приятель, Бобби, довольно никакой пацан, работавший в порнографической книжной лавке. На стороне он прирабатывал фотографией. Он жил в паре кварталов от меня. У Бобби были неприятности с самим собой и со своей женой Валери. Как-то вечером он позвонил и сказал, что хочет привезти ко мне Валери переночевать. Звучало прекрасно. Валери было 22, абсолютно миленькая, с длинными светлыми волосами, безумными голубыми глазами и красивым телом. Как и Лидия, она тоже провела некоторое время в сумасшедшем доме. Немного погодя, я услышал, как они заехали на лужайку перед моим двором. Валери вышла. Я вспомнил, как Бобби рассказывал мне, что когда знакомил с Валери своих родителей, те заметили по поводу ее платья, что, мол, оно им нравится, а она ответила:
