Уффф… я даже не заметила, как кончился день, потом миновала ночь и над тихими водами реки снова порозовело небо. Отек у пострадавших, слава гномьим предкам, стал спадать, и Маубенрой даже стал отдаленно напоминать самого себя — здоровенного бугая с надменно-правильными чертами лица и квадратным подбородком.
Правда, спящий Эрвин как раз надменным сейчас и не выглядел, а был таким трогательно-милым — еще чуть припухшие веки и губы придавали его лицу немного детское, обиженное выражение. Он больше не метался в бреду, просто спал. И я с облегчением прикорнула рядом.
Проснулась я под уютное воркотание Ивасики где-то над головой:
— Зачем так далеко бежал, если свой самец теперь прямо руками держишь, чтоб не бежал теперь?
Я села на циновке и помотала головой, чтобы немного разогнать сонную одурь и круги перед глазами. Так. Ага.
— А остальные выловленные тоже спят? — спросила я, заботливо укрывая своего гнома мягким, сплетенным из толстых волокон покрывалом. — Никто не сказал, чего они хотели от нас?
— Сказать многа непонятный слова, ругаться, — захихикала Ивасика. — Главный белы борода просыпайся, я задавай вопросы. Он пугаться, что я съел весь его люди. Потом вспомнить кутарамба, опять пугаться, хотел бежать по вода. Понимать, что на плот, я ему сказать, что все люди из река на плот. Он плакать и говорить спасиба. Хороший старый самец. Волноваться за молодой из своя племя как за дети.
— То есть у этих военных к выдрам претензий больше нет, — задумчиво констатировала я сама для себя. — Понимают, что вы их спасли.
Ивасика склонила голову к плечу и проворно почесала одну босую ногу о другую.
— Старый самец ругаться на твой самец. Говорить, он же знать, выдра мирный племя, а твой самец гоняться и кричать — выдры украсть белы Фаи. Глупый. Твоя сам кого хочешь украсть, — и она хитро подмигнула.
Эрвин:
Сознание вернулось, а темнота осталась. Разве нет света в пещерах предков? Я попытался разглядеть хоть что-то, но тело слушаться отказалось. Кожу припекало, до одури хотелось почесаться и соскрести ногтями налипшую непонятную корку. Только вот пошевелиться сил не было и веки не поднимались. Распухли и тоже зудели. В проповедях не предупреждали, что это будет так.
Какие, к горнюку, пещеры?! Я жив! Кажется…
До меня, наконец, дошло, что я каким-то чудом оказался на твёрдой поверхности. По-моему, меня даже укрыли. Рядом слышны тихие голоса, но слов не разобрать. Попытался позвать, но получилось только мычать, потому что язык тоже распух и не слушался.
Меня вдруг как разрядом магистричества ударило. Фаи!
Пароход пошёл ко дну, а похитители… повезли леди Фаину дальше? Я должен…
А почему я ещё жив? Я же отчетливо помню, что меня парализовало и что меня накрыло с головой. Я не сам выбрался, меня спасли. Не члены экипажа, те были в таком же бедственном положении. Остаются выдры.
Понять бы зачем. Тоже в качестве жертвы прихватили? Нет, не вяжется. Меня ведь не связали, а устроили с комфортом, насколько это возможно. Что вообще происходит?
За хлипкой стенкой шалашика вдруг послышался разговор. Я напрягся. Болтали две женщины, потом обе они засмеялись. И если один голос был мне незнаком, то второй… прах побери! Вот, снова смеются. Как-то это не похоже на поведение жертвы похищения.
То есть… леди Леннистон договорилась с выдрами, с которыми никто в принципе договориться не мог?! А я, как последний дурак… Конечно, договорилась! Это же коза. Её бы на партнёров натравить. Горнюк, какой бред в голову лезет.
Фаина жива и в порядке… Под эту счастливую мысль я заснул.
Спал я сном младенца. Не разбудило даже ощущение чьих-то прикосновений. Или это плод воображения? Потому что снилась мне коза в панталонах, а потом и без них. Вообще без всего.
Проснулся в одиночестве. Или нет? Сквозь щёлочки едва приоткрывшихся век не рассмотреть. Тихо, голосов не слышно, только вода плещется совсем рядом. Но в целом нельзя не признать, что чувствовал я себя гораздо лучше. Предательская слабость никуда не делась, но всё же…
Плеснуло громче. Послышался странный свист.
— Кто здесь? — попытался спросить я.
Вышло невнятно.
