Еще, пожалуй, интереснее — языковая сторона ихъ быта. Ссыльные помнятъ, конечно, свои природные языки и, съ къмъ могутъ, охотно бесъдуютъ на нихъ. (Иосифъ Верба, родомъ чехъ, и человъкъ высокообразованный, говорилъ со мною на превосходномъ английскомъ языкъ; если не ошибаюсь, онъ и приговоренъ былъ въ Америкъ). Но потребность въ какомъ нибудь общемъ эсперанто стала ощущаться буквально съ перваго дня первой «высадки»; смъло можно сказать — оно было еще нужнъе, чъмъ первая соха. Въ этомъ смысле мъстному наръчию можно дать всъ шестьдесятъ лътъ; но по-настоящему его развитие началось лътъ сорокъ тому назадъ, послъ того, какъ на островъ стали появляться дъти; а превращение его изъ жаргона въ языкъ письменности было заслугой пастора Ахо, начиная съ тридцатыхъ годовъ тамошняго лътосчисления.
Они свой языкъ называютъ «анганари»; Верба думаетъ, что корень этого имени — французский, и притомъ нелестный. Я, впрочемъ, не языковъдъ; лучше привести выдержку изъ составленной Иосифомъ Вербой истории острова:
"Старожиламъ, на глазахъ у которыхъ зачался и росъ анганари, выпало на долю редкое счастье, о которомъ они и сейчасъ не подозръваютъ, но за которое дорого бы заплатилъ любой ученый филологъ: ихъ какъ бы впустили въ ту доисторическую лабораторию, гдъ создаются языки. Жаль, что они, какъ и предки наши пятьдесятъ тысячъ лътъ тому назадъ, нисколько не интересовались этимъ процессомъ. Но многие изъ нихъ еще съ нами, и, разспрашивая ихъ, можно иногда, словно сквозь щель забора, подмътить отдъльныя черты техъ загадочныхъ и прихотливыхъ методовъ, при помощи которыхъ человечество создаетъ, принимаетъ или отвергаетъ слова.
Главнымъ принципомъ живучести словъ является, повидимому, не самая точность или мъткость даннаго слова, а тъ обстоятельства, при которыхъ оно родилось — кто его произнесъ, какъ произнесъ и въ какой обстановкъ. Почему именно одна комбинация звуковъ «клюетъ», западаетъ въ память и укореняется, а другую вътеръ уноситъ, — сказать невозможно; впрочемъ, одна изъ этихъ причинъ (довольно неожиданная) кажется мнъ ясна — важнымъ факторомъ въ образовании языка является, по-видимому, чувство юмора. Вотъ два примъра.
"Старики еще помнятъ времена, когда круп-нъйшее селение нание называлось Джерико («Иери-хонъ»): прозвище это далъ ему англичанинъ, участникъ первой высадки, по причинъ вполнъ понятной — въ английскомъ языкъ имя этого библейскаго города употребляется, какъ обиходный синонимъ понятия «на краю свъта». Какъ изъ этого получилось «Черко»? Оказывается, попалъ на островъ, много лътъ позже, испанецъ, человвкъ на ръдкость глупый, и сразу сталъ посмъшищемъ. Звука «дж» онъ выговаривать не умълъ, и однажды поэтому называлъ «Джерико» «Черико» или «Черко». Почему-то это всъхъ разсмъшило, всъ начали повторять исковерканное название, сначала въ шутку, — а черезъ несколько недъль прежнее имя вышло изъ употре-бления.
Другой примъръ — имя нашего языка. Къ пятнадцатому году нашей эры онъ уже былъ повсюду въ употреблении, и никому, конечно, и въ голову не приходило окрестить его специальнымъ прозвищемъ. Однажды прибыль на островъ нъмй французъ; кто-то о чемъ то къ нему обратился на мъстномъ наръчии, французъ ничего не понялъ, потерялъ терпъние и закричалъ: «II rе рагlе еn сапание!». Это разсмъшило — и потому «клюнуло». Отсюда и пошло «анганари». Наiелся, должно быть, грекъ, который — очень комично — выговаривалъ «нг», вмъсто «нк»; потомъ итальянецъ, который — опять-таки почему-либо «комично» — передълалъ на свой ладъ «...» и получилось «анганалья»; потомъ японецъ тоже непремънно комичный, который подставилъ "р" вмъсто "л", и такъ далъе. Главное — все это должны были быть люди, произвольно или невольно действующее на чувство юмора. Шарль Ландру сказалъ мнъ однажды, что ему ни разу въ жизни не удалось пустить въ обиходъ ни одного новаго слова: онъ неръдко пытался, во время его агитации ему это было даже необходимо — но почему-то его термины не «клевали». Я думаю — причина въ томъ, что Ландру былъ ужъ никакъ не «комиченъ». Это я, впрочемъ, замъчалъ и во внъшнемъ миръ — на нашемъ языкъ онъ называется "Айсио» — родители, напримъръ, долго стараются обучить ребенка изысканнымъ оборотамъ ръчи, и ничего не выходить; а на улицъ прохожий мальчишка показалъ ему языкъ и выкрикнулъ «смъшное» слово (по большей части непристойное) — и ребенокъ повторяетъ это слово, носится съ нимъ, не хочетъ разстаться.
