Да будетъ мн-в позволено начать съ исторш моего собственнаго народа. Царицъ-правительницъ было во Израиле всего двъ: Аталия (на языкъ синодальнаго перевода Гофолия) въ глубокой древности, и Александра-Саломея въ конце маккавейской династии, лътъ за семьдесятъ до христианской эры. Аталия была, вероятно, женщина замечательная, но царица плохая; или такъ, по крайней мъръ, говоритъ библейский лътописецъ, который явно ее не любилъ. Но Саломея была чрезвычайно хорошая царица; въ позднъйшия времена такую прозвали бы если не великой, то «доброй», или «справедливой», или «благословенной», хотя процарствовала она всего только десять лътъ. Читаешь у Иосифа Флавия историю этихъ послъднихъ маккавейскихъ царей — словно уголовный романъ: братоубийства, отцеубийства, ядъ, поджоги, измъны, смута, гнетъ… И вдругъ — десять страничекъ оазиса: Саломея. Въ стране покой, у власти прочно стоить одна и та же партия, притомъ самая толковая: фарисеи, по психологии нъчто вродъ консерваторовъ английскаго типа; процвътаетъ правосудие и благочестие; несколько войнъ въ Заиорданье кончаются удачно — царица, очевидно, съ толкомъ выбирала не только министровъ, но и генераловъ. Объ экономическомъ положении страны во дни Саломеи есть такая справка въ Талмуде, характерная и по своей наивной образности, и по тому, что вообще Талмудъ очень ръдко сочувствуетъ женщинъ въ роли начальствующаго лица: во дни царицы Саломеи маслины были величиною съ грушу. Или въ этомъ родъ. Можетъ быть, фрукты не тъ, но пропорция та. — Саломея умерла, и опять началась уголовщина, и отъ царя-мужчины къ царю-мужчин-в такъ и докатились династия и страна до гибели.
Одна изъ двухъ царицъ: пятьдесятъ процентовъ. Среди царей-мужчинъ, отъ Саула до Аристовула, пропорция дельныхъ правителей во Израиле далеко не столь же лестная.
Перейдемъ теперь къ русской истории. Правящихъ царицъ было въ России, собственно, четыре: Екатерина первая, та самая Анна Иоанновна, Елисавета и Екатерина. Анна Леопольдовна, регентша въ течение нъсколькихъ мъсяцевъ, не въ счетъ. Собственно не въ счетъ и Екатерина первая — она провела на престолъ два года. По настоящему въ России царствовали только три женщины, и одна изъ нихъ была Екатерина вторая. Но я согласенъ, для статистики нашей признать четырехъ; согласенъ даже на пятерыхъ. Въ ряду царей-мужчинъ московскихъ и российскихъ того не бывало, чтобы не только тридцать три съ третью, но и двадцать процентовъ изъ нихъ заслужили всемирно-признанный титулъ «великихъ».
Стоить остановиться тутъ еще на одной сторонъ вопроса: очень любопытные и, по моему, показательные получаются выводы, если бъгло сравнить «величие» Екатерины съ «величиемъ» Петра. Петръ былъ человъкъ гениальный въ полномъ смыслъ слова. Изъ такихъ, какъ онъ, вырабатываются большие вожди народные, даже если родится такой человъкъ не во дворцъ, а въ лачугъ. Екатерина была женщина безспорно способная, но ни въ какомъ смыслъ не гениальная. Въ ея пьесахъ нътъ не только ни проблеска таланта, но и заметной какой-либо индивидуальности нет. Знаменитый «Наказъ» — хорошая компиляция, но по существу ничего «своего». У Петра въ каждомъ словъ, поскольку сохранились его слова, дразнящая самоличность «звенитъ и блещетъ, какъ червонецъ», даже когда содержание словъ — абсурдъ. Можетъ быть, одно изъ различий между гениемъ и даровитостью — то, что талантъ выражаетъ мнъния своей среды и эпохи, а гений мыслитъ наперекоръ эпохе и среде.
Объ этомъ я говорю потому, что, быть можетъ, въ разницъ между государственнымъ творчествомъ Петра и Екатерины отразилась общая разница между великими царями и великими царицами: нъчто вродтъ слушаннаго раньше — что женщина не любитъ проталкиваться локтями. Петръ это любилъ и умълъ. Онъ былъ гениаленъ, какъ разрушитель; онъ былъ столь же гениаленъ и въ одной и изъ областей положительнаго зодчества — онъ обухомъ вколотилъ въ заплывшие московские мозги сознание, что надо жить по-новому. Но врядъ ли кто назоветъ его гениемъ въ смыслъ оформления этого «новаго». Когда, въ далекой древности, я проходилъ историю русскаго права, меня, помню поразило, до чего часто неуклюже, иногда и совсъмъ нелепо было органическое законодательство Петра; какъ много изъ его законовъ, изъ созданныхъ имъ учреждешй пришлось съ головы до ногъ перестроить чуть ли не на завтра послъ его смерти; перестроить не въ интересахъ реакции, а просто потому, что въ петровскомъ видъ они бы не могли функцюнировать. И изъ того же курса помню, что совсъмъ иное впечатление получаешь отъ законодательства Екатерины. Оно обдумано, продумано, благоразумно; и ея учреждетя просуществовали гораздо дольше — нъкоторыя, если память не измъняетъ, сто лътъ и больше… Можно это объяснить, конечно, тъмъ, что первый опытъ никогда сразу не удается; можно также видтть въ этомъ различи случайность — чисто личное несходство двухъ темпераментовъ; или несходство расовое — между великороссомъ и нъмкой. Настаивать не буду, но мнъ все же кажется, что тутъ есть и общий урокъ. Я бы его такъ выразилъ: въ качества низвергателя и завоевателя, мужчина выше женщины; а вотъ кто сильнъе въ качествъ организатора — это еще вопросъ.
