Мадемуазель Барбора так и не дождалась тренера и была этим, по-видимому, раздосадована. Она о чем-то спросила Пепика, который пожал плечами и ткнул пальцем в мою сторону. Потом он подошел ко мне и спросил, не хочу ли я сыграть с мадемуазель Барборой. Я сказал, что это доставит мне огромное удовольствие, однако он передал мои слова мадемуазель Барборе таким образом, что только посмотрел по направлению к веранде, и сказал: „Идет“.
Мадемуазель Барбора улыбнулась мне, и тут я должен кое-что сказать вам: что у нее красивые ноги, это еще не все — у многих женщин красивые ноги, но такого рта как у нее я еще никогда не видел. Все ее очарование заключается в этих замечательных устах. Даже когда я уже давно был с ней знаком, я не был уверен в цвете ее глаз, потому что когда бы я с ней ни говорил, я всегда смотрел на ее рот.
Я сыграл с ней три сета и все проиграл. Это было мне не особенно приятно, но в душе я утешал себя тем, что она подумает, будто я это делаю из-за рыцарских чувств. Однако, как ни странно, она этого не подумала, а после игры сказала, что еще не видела, чтобы кто-нибудь колотил мячи справа также плохо как я. Еще более отрицательно она выразилась и моей подаче. Она заявила, что я подаю как бабушка. Не люблю, когда молодая дама выражается подобным образом. Не подумайте, конечно, что я защитник салонной пустой болтовни и что мне было бы приятнее, если бы после состязания, в котором моя роль была столь незавидна, я услышал от мадемуазель Барборы такие, например слова:
„О, вы играете бесподобно! Давно уже я не играла с таким удовольствием. Вы любите теннис?“
Этого я решительно не хотел бы. Но зачем употреблять такие нелитературные выражения как „Вы подаете как бабушка“. Я люблю, когда люди искренни, но это не значит, что они должны так выражаться. Всякую мысль можно выразить так, как это принято в приличном обществе. Я прочитал где-то, что дипломат никогда не скажет о ком-нибудь, что он лжет. Эту мысль он выразит фразой: „Я полагаю, что в правдивости вашего сообщения можно было бы не без оснований сомневаться.“ И все.
Не знаю, откуда Сатурнин узнал, что я не оказался равноценным противником мадемуазель Барборы. У него был подавленный вид, и я полагаю, что мой неуспех его лично затронул. Весь следующий день он мастерил на палубе нашего судна нечто вроде деревянного забора, и у меня не хватило духу спросить, для чего он это делает. Вечером он провел на нем черту на высоте теннисной сетки и заявил, что это тренировочная стенка. Он посоветовал мне ежедневно упражняться на ней в ударах, особенно в ударе справа.
Затем он показал мне несколько таких сильных ударов, что продолжай он в том же духе некоторое время, стенка безусловно развалилась бы. Я спросил его, где он этому научился, и он ответил, что долгое время был тренером в Ницце.
Меня, пожалуй, не удивило бы, если бы я узнал, что он был одним из участников кубка Дэйвиса. Потренировавшись согласно его инструкциям приблизительно с пол часа, я убедился, что он построил стенку и боковые заграждения очень остроумно, так что лишь немного мячей падало в Влтаву.
Следовательно, к различным изменениям, усовершенствованиям и дополнениям, которые Сатурнин провел на лодке, прибавилась еще и тренировочная стенка, и я решил уж лучше совсем не думать о том, что скажет на это владелец судна.
Дело в том, что Сатурнин с самого начала вел себя так, как-будто это судно принадлежало нам. Это вызывало у меня серьезные опасения, так как я полагал, что владелец не будет в восторге от проведенных нами изменений. Во всяком случае я не мог себе представить, чтобы он согласился с ними. Пока что, однако, мне не представился случай узнать, каково его мнение о поведении Сатурнина. Лично я с ним еще не встречался и нисколько не жаждал этого. Сатурнин, который нанимал это судно, описал мне его как маленького, неимоверно толстого господина.
Если я говорю, что Сатурнин нанял это судно, вы не должны подумать, что он сделал это обычным способом: что он договорился о размерах арендной платы, сроке отказа от найма, что он подписал договор или что-нибудь в этом роде. Таким обычным и неромантическим способом Сатурнин действовать не мог. Он сказал мне тогда, что судно предоставлено нам бесплатно сроком на пятьдесят лет. Потом он добавил что-то в роде того, что он рассказал его владельцу, будто мы готовимся предпринять полярную экспедицию и что нигде в округе нет более подходящего для этой цели корабля, чем его. А для него, владельца судна, это большая честь, что его корабль однажды прославится как некогда „Фрам“ — и тому подобные небылицы.
