Две горничные вышли из гардеробной: Нюня несла шкатулку с драгоценностями, а вторая — целый ворох платьев.
— Перестань, Ариадна. Мне необходимо знать, куда ты собираешься, — отрезал Цейтлин.
Ариадна резко села.
— В чем дело? Ты выглядишь расстроенным. Крах на фондовой бирже или… — она, блеснув белоснежными зубами, одарила его нежной улыбкой, — ты учишься ревновать? Никогда не поздно. Девушки любят, когда их холят и лелеют. Цейтлин вздохнул. Их брак свелся к подобному обмену любезностями, после чего оба окунались, каждый по отдельности, в ночную жизнь Петрограда, хотя по-прежнему посещали балы и официальные приемы вместе. Барон взглянул на неубранную постель, где его супруга так долго отсыпалась днем, взглянул на платья из батиста, шифона, шелка, на флаконы с духами и снадобьями, на дымящуюся сигарету, на целебные кристаллы и другие прихоти, на всю эту роскошь, но дольше всего он задержал свой взгляд на самой Ариадне: на ее белоснежной коже, широких плечах, фиалковых глазах. Она все еще была красавицей, даже несмотря на то, что ее глаза налились кровью, а на висках выступили вены.
Она раскрыла объятия и потянулась к нему, но он был слишком озабочен для их обычных игр.
— Сашеньку арестовали, — сообщил он жене. — Прямо у ворот Смольного. Она в «Крестах». Можешь представить, какие там камеры?
Ариадна непонимающе заморгала.
Крохотная морщинка залегла меж бровями.
— Это какая-то ошибка. Она же вся погружена в книги, даже трудно представить, чтобы она совершила что-то дурное. — Баронесса посмотрела на супруга. — Разумеется, ты сегодня же вытащишь ее оттуда, Самуил, да? Позвони своему приятелю министру. Разве он не должен тебе деньги?
— Я уже звонил Протопопову, он сказал, что дело серьезное.
— Нюня, — Ариадна наклонилась к горничной, — думаю, я надену розовато-лиловое парчовое платье от мадам Шансо, с золотым лифом и оборками, а к нему — жемчужное ожерелье и сапфировую брошь.
Цейтлин начал терять терпение.
— Ариадна, довольно. — Он перешел на идиш, чтобы прислуга их не поняла. — Прекрати вести себя как хористка, черт возьми! Мы говорим о нашей Сашеньке.
Он снова перешел на русский:
— Девушки, оставьте нас! — Цейтлин знал, что он редко выходит из себя, но уж в гневе страшен.
Поэтому все три служанки бросили платья, украшения, щипцы и стремглав выскочили из комнаты.
— Неужели было так необходимо их выгонять? — спросила Ариадна дрожащим голосом, слезы накатились на ее накрашенные глаза.
— Ты увидишь Распутина? — Цейтлину было не до сантиментов.
— Да, я сегодня встречаюсь со Старцем. После полуночи. И перестань говорить о нем в таком насмешливом тоне, Самуил. Когда монгольский лама доктора Бадаева загипнотизировал меня в Доме духов, он сказал, что мне необходим особый учитель. Он был прав. Старец помогает мне, подпитывает меня духовно. Он говорит, что я невинная овечка в жестоком мире, говорит, что ты подавляешь меня. Считаешь, мне сладко здесь живется?
— Речь идет о Сашеньке, — запротестовал барон, но Ариадна уже разошлась.
— Помнишь, Самуил, когда я пошла на балет, все бинокли были обращены в мою сторону, а не на сцену? «Что надето на баронессе Цейтлиной? Посмотрите на ее глаза, на драгоценности, на ее прекрасные плечи…» Когда на меня смотрели офицеры, они думали: какая красивая, породистая кобылка — за такую не страшно и грех взять на душу! Неужели ты не гордился мною, Самуил? А сейчас — взгляни на меня сейчас!
Цейтлин разозлился, подскочил:
— Ариадна, речь сейчас не о тебе. Попробуй понять, мы говорим о нашей дочери!
— Извини, я слушаю…
— Мендель бежал из ссылки. — Барон увидел, как супруга улыбнулась. — Ты знала, да? Что ж, скорее всего, это по его милости наша дочь попала в тюрьму!
Он опустился на колени возле дивана и взял Ариадну за руки.
— Слушай, Протопопов ничем не может помочь. Даже Штюрмер, председатель Совета министров, бессилен что-либо сделать — его вот-вот сменят. Все в руках императрицы и Распутина. Поэтому на этот раз я хочу, чтобы ты пошла к Распутину — хочу, чтобы ты пошла к нему! Я рад, что тебя там принимают. Скажи, что ему сегодня повезло. Только ты можешь помочь, Ариадна, только ты. Просто пойди к нему и умоляй их всех — Распутина, друзей государыни, хоть самого черта, чтобы Сашеньку освободили!
