В приоткрытое с наступлением сумерек окно королевского обеденного зала доносились псалмы и песнопения, восхвалявшие Господа.
Виночерпий взял кубок вина, открыл его и предоставил медику, присутствующему при трапезе. Тот долго нюхал напиток. Потом торжественно попробовал губами, немного выждал и одобрительно кивнул. Тогда виночерпий направился к королеве, опустился на колено и протянул ей нектар. Изабелла, королева Кастилии, супруга Фердинанда Арагонского, резким движением головы отвергла подношение.
— Обслужите донью Виверо, — велела она, указывая на сидящую справа от нее молодую женщину. — Одно из неудобств Реконкисты, — несколько усталым тоном заметила королева. — Двор постоянно переезжает. Он все время в движении, и привычки королевы — в частности, ее равнодушие к вину — все время приходится объяснять заново. На самом деле такого рода вещи не так бы меня удручали, не отражай они куда более глубокую проблему. Чиновники, государственный аппарат… Все настолько медлительное и неповоротливое…
Мануэла Виверо улыбнулась:
— Знаете, что говорят? «Жаль, что Смерть не вербует своих посланцев из министров Их Величеств, тогда мы бы жили как минимум тысячу лет!»
Изабелла изобразила удивление:
— Я этого еще не слышала. Но сказано точно, вынуждена признать. — Она подалась вперед, лицо вдруг стало замкнутым. — Почему?
— Прошу прощения, Ваше Величество?
— Почему ты сбежала еще до окончания церемонии? Фра Талавера поведал мне о своем недоумении по поводу твоего поведения. Почему?
Мануэла Виверо сложила руки, раздираемая между желанием ответить честно или выдать более смягченный вариант. Скорее подчиняясь желанию не обидеть подругу, чем королеву, она в конечном итоге предпочла второе.
— Я просто выдохлась за семь часов аутодафе. Но главным образом потому, что я всегда с трудом выносила физические страдания, особенно чужие. Вид всех этих людей, охваченных пламенем… жестокость…
— Нет! — резанул голос королевы, холодный и властный. — Нет! Смотри дальше, чем твое душевное состояние. Ты — испанка и дитя Церкви. Суд Инквизиции — самый действенный способ пробудить и возрастить национальные чувства и религиозные убеждения. В отличие от тех, кто нас критикует, надо рассматривать это не как акт возмездия или репрессии, а как возможность спасти заблудшие души. Речь идет о судьбе Испании. Наша страна может выжить, лишь объединенная единой верой. Единственной истинной верой в Господа нашего Иисуса Христа. Я протянула руку ересиархам, но они не стали меня слушать. Я долго терпела — два года, — прежде чем учредить первый трибунал Инквизиции, хотя и получила дозволение Святого Отца. Поэтому, когда говорят о жестокости… — Издав раздраженный возглас, она продолжила: — Говорю тебе с полной откровенностью: твое бегство причинило мне боль, особенно если учесть, что нынче утром ты некоторым образом представляла королеву.
Изабелла замолчала. Этой паузой воспользовался паж, чтобы приблизиться к столу и почтительно убрать крошки, упавшие на платье государыни.
Королева терпеливо подождала, пока он справится со своей работой, затем, быстро и неожиданно повернувшись, ласково потрепала Мануэлу по руке.
— Забудем обо всем этом. Я рада, что ты пришла. Я без тебя скучала.
— Я тоже без вас скучала, Ваше Величество. Каждый день, в течение трех недель, объявляли о вашем прибытии в Толедо. В какой-то момент я уже начала думать, что вы никогда не приедете.
— Я бы непременно приехала, хотя бы ради того, чтобы повидаться с тобой. — И торопливо спросила: — Скажи, Мануэла, когда мы с тобой виделись в последний раз? Шестнадцать лет назад? Или семнадцать?
— Восемнадцать, если быть точным. Это было тогда, когда ваши письма ко мне начинались словами: «Изабелла, милостью Божьей принцесса Астурии и законная наследница королевств Кастилии и Леона». И вы подписывались: «Я, принцесса», добавляя ниже «твоя подруга». Помните?
— Особенно хорошо я помню обстоятельства, при которых мы обрели друг друга.
— Я тоже помню. Это было в доме моих родителей, в Вальядолиде. Вам только что исполнилось восемнадцать, а мне пошел семнадцатый год.
