Она волновалась. Смотрела на него нервно, но в то же время решительно — так, как будто собиралась сделать ему непристойное предложение. Не спросила, желает ли он воды или чая, — забыла, — стояла у девственно-чистого кухонного стола и мяла пальцы.
Он мог бы спросить: «Вы на что-то решились?», но боялся спугнуть удачу. Пусть начнет первой. Мо не давил, держал пиджак в руке — с утра было прохладней, чем теперь, — ненавязчиво рассматривал кухню и одежду Ланы — ту же самую, которая была на ней вчера. Он вдруг понял, что другой у нее попросту нет, — не успела купить? Не смогла, потому что не на что? Вероятнее, второе, ибо женщины не любят носить одни и те же наряды дважды. Уж точно не день за днем.
— Могу я присесть?
— Конечно. Простите, я задумалась.
Она пожевала губы, и Марио впервые отметил, что Лана красива: белокурые волосы, лепные скулы, кофейного цвета глаза. Кареглазая блондинка — редкость. Вчера, сидя поодаль, он не успел рассмотреть ни аккуратный нос, ни припухший от покусывания рот, ни симпатичный разлет бровей. Очень гармоничное лицо, открытое. Такие черты выгодно подчеркнет и легкий макияж, и тяжелый вечерний. И даже его полное отсутствие.
— Марио, я могу вас кое о чем попросить?
— Конечно. Все, что в моих силах.
— Дело в том, — она отодвинула от стола стул и села рядом, — что я волнуюсь. Мы все-таки незнакомы, и работать вместе, тем более работать за деньги…
— Вы боитесь, так?
Она насупилась, не желая выдавать очевидного. Но все же ответила:
— Да, боюсь.
— Хотите подписать договор? Составим так, что вам в любом случае ничего не будет грозить.
Она сложила на стол руки — красивые по всей длине от узких рельефных (спорт?) плеч до изящных пальцев и кончиков ухоженных ногтей, — вновь посмотрела на него с вызовом. И Мо почему-то опять подумал про непристойное предложение. Интересная девчонка — нерешительная и в то же время упертая. Вежливая, но с принципами. И наверняка с чертями в голове.
— Нет, я не хочу договор — я в них не разбираюсь. Не умею читать все эти мелкие буквы и термины, путаюсь в обязательствах. Еще все эти сноски и звездочки. В общем, я под них засыпаю.
— Не только вы, — ему захотелось улыбнуться. — Так каким образом я могу доказать вам свои честные намерения?
Теперь как будто непристойными прозвучали его собственные слова.
— Каким? — Лана смотрела пытливо, и в ее зрачках прыгали бесенята. Мол, готовы доказать? Уверены?
Марио вернул спокойный и непробиваемый, как рельс монопоезда, взгляд — уверен. Проверяйте.
— Вы знаете про Жест Правды?
Ох. Она его подловила. Про Жест Правды Мо знал не понаслышке. А все потому, что однажды в баре с Томом — это случилось с полгода назад — они, выпившие, решили проверить, действует сие заклятие на людей или нет? Идиот Мо сам вызвался быть первоиспытателем и неуверенным хмельным пассом вывел прямо перед собой сложный знак, а после попросил Тома задать ему каверзный вопрос. И тот, хохотнув, не оплошал — спросил: «Любишь ли ты по утрам мыть голых мужиков?» Кассар, понятное дело, решил ответить, что, конечно же, любит, и тут же согнулся от рвотного спазма. Ту боль, которая пронзила его тело от макушки и до самых стоп, он помнил по сей день — целый час не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. И даже выйти из бара на своих двоих не сумел — домой его везли на такси…
Вот и теперь он, должно быть, выглядел так, что Лана моментально заподозрила неладное.
— Вы про него знаете, — кивнула она утвердительно. — Но не готовы к испытанию, так?
— Готов, — Марио шумно втянул воздух и кивнул, напрягшись так, как будто ему в зад собирались воткнуть иглу толщиной в палец. — Просто я знаю, что бывает в случае произнесения лжи.
— Тем лучше. Значит, позволите мне задать вам несколько вопросов, пока процесс «правды» будет активирован?
Умна. Хитра. Молодец. Не захотела отказываться от денег, но и рисковать не спешила. Он бы восхитился сидящей перед ним женщиной в полной мере, если бы не опасался того, что спустя какое-то время его вновь придется транспортировать домой на такси полубездыханного.
— Готов.
Солнечный день за окном цвел и буйствовал красками. Застыли в небесной синеве легчайшие мазки-облака, пестрил бликами океан, качались под неугомонным бризом тугие пальмовые листья.
