Мы повернули к Мариенбургу и далее на Эльбинг, где встретили серьезное сопротивление. Здесь был расположен канал Нагат. Высокая дамба, высотой несколько десятков метров, в толще которой немцы оборудовали десятки огневых точек, амбразуры для пулеметов и 20-мм пушек. Оборону дамбы, преградившей путь УРу, держали немецкие моряки-курсанты. Здесь нам пришлось немного попотеть — брать дамбу штурмом. Расчет одного 45-мм орудия под командованием сержанта Бабанина смог затащить пушку на самый верх дамбы и прицельно бил по амбразурам, после каждого выстрела откатывая орудие назад. Нашли лодки, пулеметный взвод во главе с Виктором Титовым переправился через канал, зацепился за дамбу и продержался до подхода основных сил, обеспечив захват канала.
Следующим серьезным испытанием для нашего ОПАБа стали бои за Данциг и на подступах к нему. Как-то мы захватили большой склад фаустпатронов, оружие серьезное. Я перевел на русский инструкцию к «фаусту», и наш помощник нанштаба Селюков и инженер батальона Дутов обучали всех бойцов батальона, как использовать «фаусты» в бою.
На подходах к городу Сопот запомнилась одна страшная картина. Стояла на дороге в линию сожженная немецкими «фаустниками» целая колонна наших танков, машин двадцать. Колонна была «подарочная», на всех танках была надпись — «20 лет Узбекской ССР». Там 25 марта был предпринят неудачный штурм города, но артподготовка не достигла своей цели, многие огневые точки оказались неподавленными. И только 30-го числа, когда город непрерывно отбомбили несколько сотен наших самолетов, в 12:00 дня над ратушей немцы подняли белый флаг. Разрушенный бомбежками Данциг горел, пламя и дым над городом были видны за десятки километров. Большая группировка немцев смогла уйти из города на северо-запад, взорвав за собой дамбы за Мертвой Вислой и затопив всю окрестную территорию, но в итоге эта группировка оказалась блокированной, и нашему укрепрайону поручили держать немцев в «мешке». Считалось, что в кольце окружения находится 18 000 немецких солдат и офицеров, но когда после объявления о капитуляции Германии группировка сдалась в плен, то только военнослужащих вермахта в ней оказалось свыше 40 000. Здесь я и встретил конец войны.
7 мая нас пришла менять на позициях 47-я армия, переброшенная из района Кенигсберга. Мы передавали свой участок обороны, саперы делали проходы для танков, и тут, в метрах двухстах от меня, разорвался немецкий снаряд. Я не придал этому значения, подумал, что немцы от безысходности выпускают последние снаряды наугад. Но второй снаряд разорвался прямо рядом со мной. Я потерял сознание. Когда очнулся, то увидел рядом нашего батальонного фельдшера Сашу Кобелева. Я сказал ему: «В госпиталь не отправляй!» — и услышал в ответ: «Лева, война закончилась!»
Оказывается, что я пробыл без сознания двое суток. Этим же снарядом был тяжело ранен старший лейтенант Буряк, бывший сержант, о котором я вам рассказывал. Буряк в конце войны уже был командиром роты, и вот и ему не повезло за два дня до Победы.
— Как происходила сдача немцев в плен? Как относились к ним наши красноармейцы?
— Избитая фраза, что немцы народ дисциплинированный, но так и есть — после того, как им был отдан приказ о капитуляции, они сложили оружие и организованно, в батальонных колоннах, под командой своих офицеров, пошли в плен.
Конечно, были исключения, и после мая 45-го года постреливали в наших краях, но в основном бывшие вояки вермахта сразу смирились с судьбой и своим поражением. Запомнилось, как два наши офицера рассказывали, что видели, как по Данцигу проходила колонна пленных, и немецкие женщины, стоя на тротуарах, приветствовали их радостными криками. Офицеры удивились, чего они так веселятся, и спросили у одной из женщин: «Почему вы так радуетесь?», на что услышали: «Подождите, пройдет еще 20 лет, и Германия себя покажет!»
Каким было наше отношение к сдающимся? В 45-м никто пленных уже не трогал. Если на Нареве мне пришлось своими глазами увидеть, как наш Т-34 врезается на полной скорости в марширующую колонну пленных и давит всех без жалости, то в 45-м мы пленных не убивали.
