— Ну, теперь можно и веселиться! — закричала Ляля. — Со скучными обязанностями покончено!
Сначала всем было неловко, потому что многие видели друг друга в первый раз. Когда же стали закусывать и мужчины выпили по нескольку рюмок водки, а женщины — вина, неловкость исчезла, и стало весело. Много пили, смеялись, острили — и иногда очень удачно, — бегали взапуски и лазили по горе. Лес был так зелен и красив, везде было так тихо, светло и ярко, что ни у кого не осталось на душе ничего темного, заботного и злого.
— Вот, — сказал запыхавшийся Рязанцев, — если бы люди побольше так прыгали и бегали, девяти десятых болезней не было бы!
— И пороков тоже, — сказала Ляля.
— Ну, пороков в человеке всегда будет предостаточно, — заметил Иванов, и хотя то, что он сказал, никому не показалось особенно метким и остроумным, смеялись все искренно.
Пока пили чай, солнце стало садиться, и река стала золотой, а между деревьями потянулись длинные косые стрелы красноватого света.
— Ну, господа, на лодки! — крикнула Лида и первая, высоко подобрав платье, пустилась бегом к берегу. — Кто скорее!
И кто бегом, кто более солидно, все потянулись за ней и с хохотом и шалостями стали рассаживаться в большой, пестро раскрашенной лодке.
— Отчаливай! — молодым бесшабашным голосом крикнула Лида.
И лодка легко скользнула от берега, оставляя за собой широкие полосы, плавно расходящиеся к обоим берегам.
— Юрий Николаевич, что же вы молчите? — спросила Лида Сварожича.
— Говорить нечего, — улыбнулся Юрий.
— Неужели? — протянула Лида, закидывая голову и чувствуя, что все мужчины ею любуются.
— Юрий Николаевич не любит болтать по пустякам, — начал Семенов, — и ему…
— А, ему надо серьезную тему? — перебила Лида.
— Смотрите, вот серьезная тема! — закричал Зарудин, показывая на берег.
Там, под обрывом, между узловатыми корнями старого покосившегося дуба, чернела узкая и угрюмая дыра, заросшая бурьяном.
— Это что же? — спросил Шафров, который был родом из других мест.
— Пещера здесь, — ответил Иванов.
— Какая пещера?
— А черт ее знает… Говорят, что здесь когда-то была фабрика фальшивых монетчиков. Их всех, как водится, переловили… Ужасно скверно, что это «так водится», — вставил Иванов.
— А то ты бы сейчас фабрику фальшивых двугривенных открыл? — спросил Новиков.
— Зачем?.. Целко-овых, друг, целковых!
— Гм… — произнес Зарудин и слегка пожал плечами. Ему не нравился Иванов, и шуток его он не понимал.
— Да… Ну, переловили, а пещеру забросили. Она завалилась, и теперь туда никто не ходит. Когда я был еще младенцем, я лазил туда. Там довольно интересно.
— Еще бы не интересно! — закричала Лида. — Виктор Сергеевич, пойдите туда… Вы храбрый!
У нее был странный тон, точно теперь, при людях и при свете, она хотела издеваться и мстить Зарудину за то странное и жуткое обаяние, которое производил он на нее вечером, наедине.
— Зачем? — недоумевая, спросил Зарудин.
— Я пойду, — вызвался Юрий и покраснел, испугавшись, что подумают, будто он рисуется.
— Дело — хорошее! — одобрил Иванов.
— Может, и ты пойдешь? — спросил Новиков.
— Нет, я лучше тут посижу. Все засмеялись.
Лодка пристала к берегу, и черная дыра сквозила теперь над самой головой.
— Юрий, не делай, пожалуйста, глупостей, — приставала к брату Ляля. — Ей-богу, глупости!
— Конечно, глупости, — шутя, соглашался Юрий. — Семенов, передайте мне свечу.
— А где я ее возьму?
— Да сзади вас, в корзине!
Семенов флегматично достал из корзины свечу.
— Вы в самом деле пойдете? — спросила одна из барышень, высокая, красивая, с полной грудью девушка, которую Ляля называла Зиной и фамилия которой была Карсавина.
— Конечно, отчего же нет? — притворяясь равнодушным, возразил Юрий и сам припомнил, как таким же равнодушным старался он быть во время опасных партийных похождений. Это воспоминание почему-то было ему неприятно.
У входа в пещеру было сыро и темно. Санин заглянул туда и сказал: брр!
Ему было смешно, что Юрий полезет в неприятное, опасное место, потому только, что на него смотрят другие люди.
Юрий зажег свечу, стараясь не смотреть на других. Его уже мучила тайная мысль: не смешон ли он? Казалось, что как будто смешон, но в то же время как-то странно выходило, что не только не смешон, а удивителен, красив и возбуждает в женщинах то таинственное любопытство, которое так приятно и жутко. Он подождал, пока разгорится свеча, и, смеясь, чтобы обеспечить себя от насмешки, шагнул вперед и сразу утонул в темноте. Даже свеча как будто потухла. И всем стало действительно жутко за него и любопытно.
