Это имя было — Каррера.
Но без всякой связи с Орудием: когда альбом издавался, оно еще не было построено.
Глава военного переворота, случившегося тридцать лет назад, руководитель армейского общества “Национальный Феникс”, первый президент революционного правительства, генерал артиллерии Хуан Гарсиа Санчес де Уртадо-и-Каррера. Народный герой республики, изгнавший иностранных монополистов и укрепивший демократию…
Теперь Нина уверенно взяла в руки каталог библиотеки, лежавший в отдельном ящике, — и быстро нашла то, что хотела. “История национальной революции”.
Статьи участников и очевидцев. Факсимиле документов с затейливой подписью Карреры (той самой, что стояла под запросами и отчетами, приходившими в МАКС). Фотографии: черноусый генерал Каррера в каске, с биноклем в руках на башне танка — он руководит боем с сепаратистами. Генерал Каррера, сияющий улыбкой, орденами и аксельбантами, провозглашает с трибуны демократическую программу “Феникса”. Он же — председатель революционного трибунала — выносит приговор группе офицеров-сепаратистов, развязавших гражданскую войну. К десяти годам каторжных работ приговорены: бывший шеф армейской контрразведки, полковник Альваро Вильяэрмоса; бывший начальник политической полиции, опаснейший враг реформ и демократии, полковник…
Полковник Игнасио Ласс.
Она погасила свет и долго лежала вверх лицом, глядя в темноту. Она улыбнулась, поймав себя на том, что испытывает материнскую жалость к двум старым сеньорам, одиноко живущим в горах и, судя по всему, до сих не сумевшим даже расслабиться, открыться друг перед другом…
Мир вам, старый генерал артиллерии, дон Кихот, доживающий медленные годы рядом с Орудием, в миллионы раз превосходящим силой самую большую из его прежних пушек, и мрачный старик, некогда отправлявший людей на каторгу, затем побывавший в их шкуре, вернувшийся, чтобы вечно жить и работать рядом со своим судьей!..
Мир и покой вашим душам.
Через несколько часов земля вздрогнула, задребезжал торшер и опрокинулся на столе стакан с карандашами. Нина проснулась только на мгновение, сон ее был спокоен и глубок, и дыхание уже приспособилось к разреженной атмосфере.
Утром она встала бодрой, без всякого желания поваляться в постели, и нашла на стуле у изголовья длинный стеганый халат. Пошла в ванную, опасаясь встречи с хозяевами: она не знала, как посмотрит им теперь в глаза, что скажет. А лгать было трудно…
Панчита подметала коридор. Ее косы с красными лентами были заплетены еще кокетливее, чем накануне. Глубоко присев перед Ниной, она доложила, что сеньор Каррера передает сеньорите свои извинения: он был вынужден уехать в Сьерра-Бланка. А сеньор Ласс ушел в деревню за свежим сыром и яйцами, приказав Панчите подать кофе высокочтимой гостье.
У Нины полегчало на душе. Она быстренько умылась, выпила чашку кофе с печеньем — напиток оказался похуже, чем приготовленный Лассом, — и попросила Панчиту передать сеньорам, что неотложные дела заставляют ее немедленно покинуть их гостеприимный дом.
Когда она уже шла по аллее между деревьями, мигающими на ветру тысячами белых огоньков, вдруг подумала о некоторой нарочитости ситуации. Действительно ли нужно было Каррере уезжать в город? Только ли сам Ласс мог покупать в деревне сыр и яйца? Неужели с этим не справилась бы Панчита? Наконец — и эта мысль была самой поразительной, — не с умыслом ли посоветовал вчера Каррера почитать перед сном?..
Искать ответы было некогда, да и невозможно.
Нина вывела машину из ворот — и сразу увидела Игнасио. Большой и темный, как горилла, он тащил объемистую кожаную сумку, левой рукой ведя за ручонку ту самую индейскую девочку, что пасла вчера лам. И ламы были на месте — длинными губами теребили сухую, замученную ветрами зелень. Девочка несла бутыль молока, доверительно шепча что-то Лассу, и он внимал с подчеркнутой серьезностью, как слушают обычно маленьких детей, не желая их обидеть. Увидев серую рычащую машину Нины, девочка отпрянула, а Ласс чуть не выронил сумку и как-то жалобно протянул руку вперед.
Она остановилась, открыла дверцу.
— Как жаль, — хрипло дыша, воскликнул подбежавший Игнасио. — Как жаль, что вы уже…
