— Ты это что? — дрожащим голосом вопросил Антон, поднимаясь на ноги.
— Темно, — ответил виновато Самсон. — Она упала и выстрелила.
— Это ты винтовку заряженной оставил? — Антон обернулся и злобно зыркнул на товарища.
— А чего я? Я не заряжал! — ответил Федор, тоже поднимаясь с пола.
Самсон их уже не слушал, он пытался понять, как они на ночь в этом кабинете разместятся, где только одна кушетка и стои́т.
— Может, вам лучше в гостиной спать? — спросил он.
— Большая больно! — ответил Федор, почесав небритую щеку. — Оборону трудно держать!
— Какую оборону? — не понял Самсон.
— Ну, если нападут. Надо быть всегда готовым, чтоб оборону держать. Тут меньше, сподручнее.
— А как же вы будете оборону держать, если винтовки в коридоре?
Не заметив в вопросе иронии, красноармейцы переглянулись.
— Не, на ночь сюда заберем, — сказал Антон. — Только нам тут матрац нужон и теплые покрывала.
Нашел им в чулане Самсон два узких матраца, из сундука постельное белье вытащил. Даже одну большую подушку, сильно пахнущую сапокарболем[2], достал.
Вышла на полу кабинета лежанка, при которой, конечно, головами они в письменный стол упирались, а ногами в кушетку.
— Ну идите, мы теперя спать будем! — стал Антон выпроваживать хозяина, когда напольная постель разложена была.
Самсон и ушел. Подтопил свою печь чуток, прислушиваясь к шорохам из отцовского кабинета. Потом спать лег.
Сон долго не приходил, мешал ему унылый ветер за окном. Но когда ветер стих, поплыл медленно Самсон в царство Морфея. Уже и волны его теплые щеками ощутил, как вдруг где-то рядом шепот раздался:
— Ты это, подвинься! — Голос явно Антону принадлежал.
— Я ж и так с краю, куда еще? — прошептал в ответ второй красноармеец.
— Матрац-то сырой, его бы на печке сперва пропарить!
— Да у них тут печки никудышные, простенные, только воздух греть!
— Эт-точно! И то не греют! Да он просто дрова на нас жалеет!
Отчетливость услышанного насторожила Самсона и он открыл глаза. Проверил рукой повязку — та сползла, оголив ушную раковину.
— Может, убить его? — прошептал Федор. — Бесполезный человек, а квартира богатая, если поискать, найдем немало!
— Спи, Федя, — ответил второй. — Тебе б только убивать! А когда запретят, а ты уже привык? Куда пойдешь? На дорогу?
— Да чего привык? Не привык я! Все равно болесно убитых видеть!
— А комиссар что сказал вчера? Не помнишь? Никаких случайно убитых!
Самсон поправил повязку, осторожно присел на кровати, весь в слух обратился. Стало ему окончательно понятно, что это его же отрезанное ухо, которое там, в ящике письменного стола в отцовском кабинете лежит, его об опасности предупреждает. Иначе как бы он этот шепот услышал?
«Бежать?» — подумал он и сразу отрицательно головой мотнул. Некуда было бежать. Можно было бы к вдове спуститься, у нее до утра посидеть. Она пустит. Но потом что? Да и ведь это его дом, его квартира! Почему он должен бежать? Может, взять винтовку да убить их? Только как проверить, что в ней, в той, что не упала и не выстрелила, патрон есть? И если есть один патрон, а этих двое, то второй потом его самого убьет. Они ж убивать умеют, в армии этому учат. А может, в их армию только тех берут, кто уже сам убивать научился? Вон сколько трупов по улицам Киева год назад лежало? Да и позже тоже. И когда отца убили…
Самсон осторожно встал с кровати. Холодный деревянный пол уколол голые ступни. Он нащупал тапочки, влез в них, и ступням теплее стало.
— Не надо его убивать, — снова прошептал Антон, и Самсон на мгновение благодарность к нему ощутил.
— Я ж токо так, предложил, — пошел на попятную Федор и громко зевнул.
— Ты ж не хочешь в одной квартире с трупом жить? — продолжил высокий красноармеец. — А вынести и на улице бросить уже не положено. Дворник заметит и пожалуется, да и патрули ходят…
— Холодно как-то, и эти вши, суки, кусаются! Им, наверное, тоже холодно! — Федор снова зевнул.
— Чего это им холодно? Ты ж еще живой, еще теплый!
После этого замолчали они, а еще через минуту услышал Самсон храп. Испугался поначалу, что теперь до утра этот храп слышать будет, но, видимо, храпящий повернулся удобнее, и стало в голове у Самсона тихо.
