И тем не менее система эта сохраняется. Ее живучесть объясняется не только сосредоточением власти в руках олигархии, противящейся решению аграрной проблемы, но и патриархальностью отношений, исстари сложившихся в деревне. Нельзя сбросить со счета психологические навыки: власть правящей элиты ощущается как нечто привычное, неизбежное, как нечто такое, чему следует повиноваться автоматически и без сомнений; крайне несправедливое распределение жизненных благ оправдывается вековой традицией.
Для многих крестьян помещик все еще естественный, богом данный отец-благодетель. Он предоставляет им землю, инвентарь, ссужает рисом и деньгами, за что крестьянин расплачивается долей урожая. Эта доля очень велика — порой она достигает 70 %, тем не менее должник видит в кредиторе буквально спасителя от голодной смерти. И отцы этих земледельцев отдавали. отцу этого помещика столько же (нередко крестьяне вынуждены отрабатывать долг своих отцов и даже дедов). Так было от века, иного миропорядка крестьяне не знают и рассуждают примерно следующим образом: «Помещик может согнать с земли и не давать ни скота, ни инвентаря, ни ссуды, а ведь не сгоняет и дает».
Право помещика «сгонять и не давать» подвергается сомнению не часто. И когда спрашиваешь крестьянина, как ему живется, то нередко получаешь оптимистический ответ: «Хорошо». Обычно добавляют: «Вот в соседней провинции, говорят, помещик злой, а у нас добрый».
Помещик — старший, крестьянин — младший, и между ними, как и в семье, существуют строго установленные отношения: один повинуется, другой приказывает, но обязан в какой-то степени заботиться о «младшем». Помещик — хозяин, амо, крестьянин — его бата и в качестве такового должен быть лояльным, благодарным за то, что ему перепадает. Он идет к помещику со своими бедами: просит дать рассады на посев или мешок риса на прокормление семьи («обязуюсь вернуть полтора, а то и два»), одолжить денег на учебу сына (разумеется, под проценты), помочь брату найти работу в городе, образумить дочь, которая вдруг заявила, что хочет ехать. в Манилу вопреки воле родственников (и такое бывает, особенно в последнее время). Обычно крестьянин не встречает отказа: просимое дается, семейные конфликты улаживаются.
Подобные отношения личной обязанности существовали еще между малайским дато и его подвластными, правда на другой основе. Освященный веками, благословляемый церковью и поддерживаемый государственной властью, порядок этот воспринимается крестьянином как единственно возможный: «А кто помогает в случае неурожая? Кто посылает фельдшера или даже врача к больным? Кто определяет детей в школу, а если у них обнаруживаются способности, устраивает в провинциальном центре, а то и в самой Маниле? Помещик! Да без него мы давно перемерли бы с голоду, поля остались бы необработанными, все бы перессорились и переругались».
С раннего детства в крестьянах воспитывается преданность помещику. Все они почти обязательно крестники его или кого-нибудь из его семьи, а это, как уже говорилось, далеко не пустяк. Крестьянин часто просто не мыслит иной жизни. Не случайно треть крестьян, получивших землю по аграрной реформе 1963 г., предпочли снова стать арендаторами. Помещик для них и сейчас остается единственным источником кредита, главным арбитром по всем спорным вопросам — словом, тем же «хозяином», перечить которому недопустимо и с которым надо расплачиваться урожаем, преданностью и услугами.
Отношения, господствующие в филиппинской деревне, допустимо охарактеризовать словами Ф. Энгельса, сказанными им в свое время применительно к Ирландии: «Землевладелец, у которого крестьянин арендует землю, представляется последнему все еще своего рода вождем клана, обязанным распоряжаться землей в интересах всех; крестьянин полагает, что уплачивает ему дань в форме арендной платы, но в случае нужды должен получить от него помощь. Там считают также, что всякий более богатый человек обязан помогать своим менее состоятельным соседям, когда они оказываются в нужде. Такая помощь — не милостыня, она по праву полагается менее состоятельному члену клана от более богатого или от вождя клана. Понятны жалобы экономистов и юристов на невозможность внушить ирландскому крестьянину понятие о современной буржуазной собственности; собственность, у которой одни только права и никаких обязанностей, просто не умещается в голове ирландца» (
