Люди ходят в супермаркеты не за продуктами, а в целях самовыражения. Они усладительно долго выгружают из корзин красочные банки и упаковки со снедью, кладут на черную движущуюся поверхность — кайф-то какой! Еще, еще и еще... Пусть все видят, чего и сколько мы купили.
Но у Уны — свое самовыражение. Доказав свою правоту, Уна испытывает наслаждение. Таким образом, почти каждое посещение «Магистрали» оборачивается для нее триумфом. Неудивительно, что ей нравится сюда ходить.
В непроглядном мраке за окнами мельтешит метель-метелица, и пора подумать о том, к которой из дам устремит сегодня Виталик свои стопы.
«Которую в Мадриде отыскивать мы будем?» — бормочет Виталик про себя. Он побрился морозовской бритвой, смочил щеки бурнинским одеколоном, надел свежую рубашку, галстук, причесался и, попрощавшись со всеми до завтра, решил покурить напоследок перед тем, как нырять в неизвестность и метель. Он подсчитал наличность — целых шестнадцать тысяч! Хватало и на дорогу, и на курево, и на жетон автомата. Очень неплохо. А в груди уже прорастало вдохновение, определиться же с целью можно было и по дороге.
Но тут...
Человек в трико. Явление пятое — отродье проклятое!
Явление пятое
...перед Виталиком предстала весьма странная особа. Вглядываясь в эту особу, Виталик вспомнил слова Хозяина: «Если вы увидите у меня мальчика лет тринадцати, имейте в виду: это женщина тридцати лет отроду. И зовут ее —
Кирри».
Вне всякого сомнения, это была Кирри. Она созерцала Виталика с нахальным любопытством. Рожа сорванца и драчуна, покрытая веснушками, ухмылялась.
— Хозяина нет, — сказал Виталик.
— Я знаю, — отвечала Кирри голосом пятиклассника, симулирующего ангину. — Я потому и пришла, что его нет. Я — к тебе. Ты — Виталик?
— Се муа, — сказал Виталик, кланяясь.
— Не паясничай. Я знаю о тебе от Крученова. Кстати, я отдала ему твой долг за тебя. Теперь ты должен мне.
— Зачем? — у Виталика пересохло во рту. Человеку по фамилии Крученов он был должен тысяч двадцать.
— Ты мне нужен. Я хочу с тобой поговорить. Дело в том, что мне нужен хороший актер.
— Я не актер.
— Не ври. Впрочем, это легко выяснить. Ты знал о том, что твоя сестра спала с двоюродным дедушкой?
— У меня нет никакой сестры, — уже возмущаясь, сказал Виталик.
— Ну вот видишь, реакция что надо. Оценка великолепная — у тебя просто волосы дыбом встали. Впрочем, ты прав — актер из тебя посредственный. Хороший актер, подхватив мысль, сказал бы, что это искаженный вариант сплетни о сожительстве твоей племянницы с доберман-пинчером их соседа, который был страшный ретроград и уехал жить на Фиджи... — Все это Кирри проговаривала очень быстро, но внятно.
— Какой ретроград? Почему доберман? Какие Фиджи?
— Не какие, а какой. Это остров — «он». Впрочем, неважно. Я заплатила твой долг, и с твоей стороны будет свинством, если ты мне не поможешь.
— Чем же я могу помочь? Я тороплюсь, — спохватился вдруг Виталик.
— Ты никуда не спешишь. Это вздор. Спешащие люди не повязывают галстука таким манером. Я не принимаю отговорок и хочу, чтобы ты меня выслушал.
— Ну... извольте, если ненадолго, — промямлил Виталик и развел руками.
Вообще-то он не был безвольным рохлей, и сбить с панталыку его было непросто, но от этой гостьи исходила такая бешеная энергия, что Виталика просто парализовало. Очутившись на кухне, словно перенесенный в огромном сачке, он суетливо ставил чайник и пытался разработать план бегства. Кирри сидела в углу и говорила:
— Ты как партнер в игре мне полезен. Учись, впитывай, это просто. Что сказала Катя Дулова, когда ты душил ее в подъезде?
— Я не знаю никакой Кати, — бормотал Виталик.
— Ты тупица! Я не интересуюсь, знал ли ты ее или нет. Мне интересно, что она сказала.
«Сосед» уже сидел рядом, на подоконнике. Шура, зевнув, пошел спать — усталость была сильнее брезгливости, к тому же Бурнин как будто выдохся. А рядом с Кирри Морозову было почему-то скучно. На «едине» всхлипывала Уна и что-то бубнил паладин Дэн.
Кирри непрестанно теребила в руках зеленый газовый шарфик. Полоса искрящейся ткани сама собой обвивала то одно запястье Кирри, то другое, то переползала на шею, то вдруг оказывалась на лбу, и все это — одним льющимся движением, без остановки, в едином ритме, со скоростью чуть голодного удава. Виталик пытался заставить себя не смотреть на этот жуткий шарфик, но — смотрел и оторваться не мог. Он хлопал глазами и облизывал языком, сухим, как стружка, мгновенно воспалившиеся губы.
