Самоучитель прогулок - страница 30

Не утерпели – купили бутылку красного для прогулки в парке. Продавщица нашла нам штопор и сказала: Откройте бутылку, и пусть вино подышит несколько часов, – и после паузы добавила: – Если вы, конечно, на такое способны.

В ноябре эти фонтаны и рыбалка в бассейне у дворца Монбижу, где теперь ресторан, кажутся анекдотом. Кипарисы – в снегу, амуры с тритонами – в зеленых ящиках, только Протей, Тесей и Моисей оставлены на зиму так. Зелени до мая не ожидается, поэтому кремлевские ели вдоль канала бросаются в глаза. Вокруг – парк челюскинцев: чахлые осинки, кривые березки, хрень пожухлая. Дракончиков на горе с бельведером припорошило снегом. Под фонтаном «Зонтик» спит убравшийся вусмерть охранник. Небо хмурое, горизонт едва просматривается, замерзший залив сливается с бледными облаками. На валу перед берегом, напротив Волшебной горы, кривые деревца подстрижены как шары. Марсианский пейзаж на фоне замерзшего северного моря. Третье чухонское рококо.

С каждым приездом ощущение, что ты здесь живешь постоянно, становилось все отчетливей. Регулировщик на перекрестке, руки в карманах, все так же болтливо посвистывал тем, кто проезжал прямо, и освистывал тех, кто мешкал на повороте. Тем же, кто из-за него совсем не понимал, что делать, выговаривал трелями на свистке. В парке по соседству древний греческий старик по-прежнему недоуменно разглядывал яйцо в своем кулаке. Совсем досократик.

Этот забавный город не заменял нам дом. Здесь у нас была другая жизнь, не совпадавшая с обычными делами и заботами, которыми мы не тяготились, хотя предпочли бы некоторых избежать. Это был не дом, а укромное место для прогулок, где можно воображать себя тем, кем станешь, или стать тем, кем себя вообразишь. Время здесь не бежало, а шло так, чтобы ты ощущал происходящее как свою историю.

Конечно, город этот был совсем не тем городом со знаменитыми музеями, изощренной кухней и рекой, которая в ясные дни была зелено-коричневой, а в пасмурные – мутно-серой. Каждый знал этот город на свой лад, как многие подобные нам искатели жизни впрок. Как тот художник, который приезжал сюда год от года из своего южного городка, чтобы запереться в тесной мастерской и рисовать яблоко. Или в другой раз, толком не повидавшись со здешними знакомыми и не побыв тут и пары дней, он забирался в окрестные деревни писать зелень на берегу реки или резвящихся в воде девушек.

География – наука о воображаемых мирах, география суть поэзотуризм. Перемещенные лица ищут пересеченную местность, чтобы идти по собственным следам. В поездку всегда берешь самого себя и проживаешь свою жизнь иначе и наугад. Путешествуя, путешественник путешествует минимум дважды, если не встретит трех троих.

В привокзальный буфет вваливается пожилой дядька в рабочем оранжево-серебристом костюме.

– Пьяным можно сюда? – спрашивает дремлющего за столом мужичонку.

Тот не понял, что вопрос к нему.

– Пьяным можно?

– Можно.

Дядька пристраивается к его столику:

– Есть ли у вас настроение для беседы?

Пауза.

– Ну что, грибочки пошли? – икает.

– Настроения нет.

Пауза.

Икает.

– Свои мысли хорошие, чужих и не надо. Да ведь?

Продолжительная пауза.

– А я вчера смотрел, как наши разорвали сине-белых.

Начинает дремать, положив ладони на край стойки.

Из туалета доносится звонкий тенор. У писсуара матрос, сыт и поет:

Служить России суждено тебе и мне.

Служить Россиииии!

Служить Россиииии,

Где солнце новое встает на небе сиииинем,

На небе сиииинем,

На небе сиииинем.

На ленточках бескозырки золотом отпечатано «Удалой».

Нам пришло письмо. В нем было фото, разорванное на клочки. Собрать снимок заняло несколько часов. Пришлось по-всякому повертеть обрывки. Наконец, сообща сообразили. Сначала составилась часть туловища в шубе, потом лапа – и вышел портрет трех симпатичных зверей с мордатыми хабитусами. Никто из нас с ними знаком не был.