Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя» - страница 37

Янкловичу обстоятельства аварии запомнились несколько иначе: «Володя одной рукой прижал голову Севы к подголовнику, а другой – продолжал выворачивать руль…» Получается, что полностью руль Высоцкий все-таки не бросил, но предотвратить аварию все равно не смог.

Высоцкий, вероятно, догадывался, что за ними должна гнаться ГАИ, которой никак не может понравиться езда со скоростью за двести километров в час в гололед, пусть даже по практически пустому шоссе. Однако он не сомневался, что всегда сможет откупиться от инспекторов, прежде всего, своим именем. У них потом до конца жизни хватит рассказов, как они тормознули самого Высоцкого.

Не исключено, что гаишники знали, чей именно «Мерседес» они преследуют. Ведь такие машины в Москве были наперечет, и установить имя владельца не составляло большого труда. Если это было действительно так, то инспектора могли просто сопровождать «Мерседес», чтобы предотвратить аварию, да не успели.

В результате аварии на Высоцкого было заведено уголовное дело. Вот как это описывает Янклович: «Подъезжает «Скорая». Володя пересаживает нас в машину «Скорой помощи», а сам на десять минут уезжает на такси. Через десять минут, просветлевший (очевидно, он уже успел вколоть наркотик. – Б. С.), появляется в больнице – поднимает на ноги всех врачей! Мне делают уколы, Севе вправляют руку… Начинается дело об аварии…»

Шехтман описывает то, как завели дело, более подробно: «У Первой градской все еще стоит машина дежурного по городу. Обычно он выезжает «на смерти». Володя в лихорадочном состоянии:

– Надо съездить в ГАИ, отвезти пластинку!

Съездили, отвезли… Но все равно дело об аварии завели. Да, в деле должна быть интересная бумажка… Троллейбусное управление потом прислало счет за ремонт: 27 рублей 25 копеек».

На этот раз откупиться пластинкой с автографом, как Высоцкий не раз делал прежде, не получилось. Ведь речь шла не о простом ДТП, а об аварии с тяжелыми последствиями. Поврежден оказался не только «Мерседес» Высоцкого, но еще и троллейбус, к счастью, пустой, иначе бы жертв было бы больше. А троллейбус – это государственное имущество. Имелись налицо двое пострадавших с телесными повреждениями средней тяжести. Им требовалась медицинская помощь, и они не могли не сказать врачам, что пострадали в аварии. К тому же свидетелями аварии стали инспектора ГАИ. Вина Высоцкого сомнений ни у кого не вызывала. Когда некоторые поклонники Высоцкого говорят, что дело об аварии, равно как и дело о концертах в Удмуртии, было дутым, фальсифицированным, и было заведено в рамках начавшейся кампании против Высоцкого, им трудно поверить. Наверное, если бы Высоцкий был сыном или, на худой конец, зятем члена Политбюро, дело бы тут же замяли. В ином случае такое вряд ли было бы возможно. Не думаю, что окажись на месте Высоцкого Магомаев или Кобзон, они бы смогли добиться, чтобы уголовное дело вообще не возбуждалось. Конечно, в дальнейшем это дело можно было прекратить или свести наказание к штрафу, что и произошло в итоге в этой аварии с Высоцким.

Дело в конце концов кончилось тем, что товарищеский суд в Театре на Таганке вынес Высоцкому общественное порицание и призвал его быть внимательнее за рулем. Районный суд, принимая во внимание это решение, Высоцкого оправдал.

О том, как Высоцкий водил машину, оставили воспоминания братья Вайнеры: «Мы ехали на студию, опаздывали, торопились, и он, как всегда, гнал машину во весь опор. У Киевского вокзала свистнул пронзительно милиционер, взвизгнули тормоза, замер этот бешеный гон. «Ну, все, заторчали», – махнул он досадливо рукой. Инспектор неспешно просмотрел протянутые документы, мельком взглянул ему в лицо, осуждающе вздохнул: «Превышаете, товарищ Жеглов! Ведь не на «операцию» спешите?» – «А! У меня каждый день операция!» Милиционер возвратил права и домашним, неофициальным тоном попросил: «Не гоните так лошадей, Владимир Семеныч». – «Ей-богу, больше не буду!» – поклялся Высоцкий, включил скорость и погнал пуще прежнего…

Постоянный дефицит времени, гонка с судьбой определили в Высоцком безошибочность принимаемых им решений, точное знание, чего он хочет. Каждая строка, каждая роль, каждый глоток и вздох – как будто последний».