Лечение наркозависимости обычно приносит эффект только тогда, когда начато не позднее чем через год после ее возникновения. Наркоманов со стажем вылечить почти невозможно. Известно, например, что Михаилу Булгакову удалось вылечиться от наркозависимости, которую он прекрасно описал в повести «Морфий». Он стал морфинистом в 1917 году в селе Никольское Смоленской губернии, где работал земским врачом, а излечился в Киеве весной 1918 года, где его отчим врач Иван Вознесенский стал вводить ему под видом наркотика безвредный раствор и постепенно отучил от морфия. Но тогда, когда Высоцкий пробовал начать лечиться от наркозависимости, столь простой метод уже не мог быть применен. Недуг зашел слишком далеко.
Также Михаил Шемякин вспоминает о Высоцком: «В последние два года постоянно говорили о смерти. Я не знаю, какой он был в России, но во Франции Володя был очень плохой. Я просто уговаривал его не умирать». И тот же Шемякин говорил после гибели друга: «Его смерть для меня – не просто неожиданность, для меня эта смерть – самоубийство».
Я умру, говорят,
мы когда-то всегда умираем.
Съезжу на дармовых,
если в спину сподобят ножом, —
Убиенных щадят,
отпевают и балуют раем…
Не скажу про живых,
а покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом,
завалюсь покрасивее набок —
и ударит душа
на ворованных клячах в галоп!
Вот и дело с концом:
в райских кущах покушаю яблок,
подойду, не спеша —
вдруг апостол вернет, остолоп?
…Чур меня самого!
Наважденье, знакомое что-то:
неродивший пустырь
и сплошное ничто – беспредел.
И среди ничего
возвышались литые ворота,
и этап-богатырь —
тысяч пять – на коленках сидел.
Как ржанет коренник —
[укротил] его ласковым словом,
да репей из мочал
еле выдрал и гриву заплел.
Петр-апостол, старик,
что-то долго возился с засовом,
и кряхтел, и ворчал,
и не смог отворить – и ушел.
Тот огромный этап
не издал ни единого стона —
лишь на корточки вдруг
с онемевших колен пересел.
Вон следы песьих лап…
Да не рай это вовсе, а зона!
Все вернулось на круг,
и распятый над кругом висел.
Мы с конями глядим:
вот уж истинно – зона всем зонам.
Хлебный дух из ворот —
это крепче, чем руки вязать!
Я пока невредим,
но и я нахлебался озоном,
лепоты полон рот,
и ругательства трудно сказать.
Засучив рукава,
пролетели две тени в зеленом,
с криком: «В рельсу стучи!»
пропорхнули на крыльях бичи.
Там малина, братва,
нас встречают малиновым звоном!
Нет, звенели ключи…
Это к нам подбирали ключи.
Я подох на задах —
на руках на старушечьих дряблых,
не к Мадонне прижат,
Божий сын, а – в хоромах холоп.
В дивных райских садах
просто прорва мороженых яблок,
но сады сторожат —
и стреляют без промаха в лоб.
Херувимы кружат,
ангел окает с вышки – занятно.
Да не взыщет Христос —
рву плоды ледяные с дерев.
Как я выстрелу рад —
ускакал я на землю обратно,
вот и яблок принес,
их за пазухой телом согрев.
Я вторично умру —
если надо, мы вновь умираем.
Удалось, бог ты мой, —
я не сам, вы мне пулю в живот.
Так сложилось в миру —
всех застреленных балуют раем,
а оттуда – землей, —
береженого Бог бережет.
В грязь ударю лицом,
завалюсь после выстрела набок.
Кони хочут овсу,
но пора закусить удила.
Вдоль обрыва с кнутом
по-над пропастью пазуху яблок
я тебе принесу,
потому – и из рая ждала.
Здесь речь идет не о самоубийстве, а о грядущем убийстве героя, который должен погибнуть то ли от ножа в спину, то ли от пули в живот. И лишь такая насильственная смерть даст ему дорогу в рай, в который в противном случае барда не пустят за его грехи.
Теперь он свой выбор сделал. Наркотики позволяли заглянуть за грань, но они же вели к самоубийству.
В июле 1979-го во время гастролей в Бухаре у Высоцкого случилась вторая клиническая смерть. По официальной версии, это произошло оттого, что Высоцкий отравился какой-то пищей, купленной на бухарском базаре. Однако Оксана Афанасьева уверенно утверждает: «Это случилось от передозировки, а не от жары. Володя в Бухару улетел один, потом мне позвонил его администратор Валера Янклович. Сказал, что Володя неважно себя чувствует и что мне нужно привезти лекарства. Я взяла промедол и вылетела».
