Самосвал - страница 16
Я смотрю и смотрю, и не могу пошевелить даже веком. Я в наваждении.
Наваждение уходит, когда он моргает.
Прямо под водой.
* * *
Часа три мы кричали и плакали.
Выкачав из него воду, успокоив, еще раз выкачав воду, согрев, убаюкав, утешив, еще раз успокоив, уложив его спать, я скрючился на полу ванной. Плитка холодная, и меня знобит. Я понимаю, что лучше мне умереть после того, что произошло. Это единственный выход для мужчины — умереть после того, что произошло.
И после того, что едва не произошло, мне тоже лучше сдохнуть.
Ирония ситуации состоит в том, что перерезать себе вены на руке из-за того, что мне было стыдно, — а мне было очень стыдно перед Матвеем, — я не могу. Ведь в таком случае его жизнь опять оказывается под угрозой.
Чтобы спасти его от отца-психопата, я должен спасти отца-психопата.
Я плачу, свернувшись вокруг унитаза, оплакиваю Матвея. Оплакиваю просто потому, что за него сегодня некому было заступиться. Бедный Матвей. Тонул, и вот тебе на.
Ни одной живой души рядом не оказалось.
1. Фа — горячо.
2. Ай — ни фига себе как горячо!
3. Фа — холодно и неприятно так, как будто горячо.
4. Буль — купаться.
5. Бульбуль — купаться в душе.
6. Се — купюры любого достоинства любой страны мира.
7. Папа — папа.
8. Кав-кав — лягушка.
9. Кав-кав — мочалка в виде лягушки.
10. Иа — лошадь.
11. Иа — зебра.
12. Иа — осел.
13. Иа — любое копытное.
14. Го-го — становись раком, чтобы я мог залезть тебе на шею, и ты катал меня, как иа.
15. Ия-я-я-я — маленький ребенок.
16. Мама[5] — любая женщина в возрасте до 40 лет.
17. Мама-мама! — любая уходящая женщина в возрасте до 40 лет.
* * *
— Папа, се! — кричит он.
В смысле, дай денег. «Се» — деньги. Удивительно, всего год, а соображает. Я даю ему денег, и он ковыляет по песку к мороженщику. Наверное, не стоило бы позволять ему есть мороженое. Хотя, кто меня попрекнет-то? А малый и вправду крепкий. Что ж. Кто не утонул, того не пристрелят, со стыдом вспоминаю я и любуюсь Матвеем. Мальцу удалось невозможное: каким образом этот инопланетянин, ни хрена не понимавший и ловивший какой-то антенной в своей лысой башке — кстати, пора идти проверять родничок, нервно вспоминаю я, — непонятные мне сигналы, переродился. В самого настоящего человека. Маленького, но — человечка. Матвей. Он красив и бежит. Ему год. Год уже. Как-то все очень быстро прошло: мне говорили, что я этого не замечу, и, как обычно бывает, пошлые изречения и истины вроде «год пройдет — не заметишь», оказались правдой. Странно, почему все идиотские банальности оказываются в конце концов правдой? И если в них содержится весь многовековой опыт человечества, или как там пишут в газетах, то почему нельзя облечь этот опыт, так его, в какую-нибудь менее затертую словесную упаковку?
Матвей вырос удивительно красивым мальчиком.
— Все родители, — ласково щерясь, говорит мне знакомая из далекого прошлого, держа на руках толстую трехлетнюю девочку, — считают своих деток красивыми. Моя для меня, пусть и косоглазенькая, все равно самая красивая!
Я едва сдерживаюсь, чтобы не послать ее куда подальше, да еще и по голове не звездануть. С агрессией у меня в последнее время проблемы, поэтому отпуска я ждал как евреи — манной кашки, или молочного супчика, или чего им там насыпал с неба щедрый Иегова? Наверное, это из-за того, что правило «не бьем никогда» по отношению к Матвею действует и будет действовать вечно. А поскольку он выводит меня все же часто, выплеснуть это хочется в кого-нибудь другого. Например, в эту идиотку. Ведь есть за что. Матвей — говорю это абсолютно беспристрастно — красив. По любым меркам. Светловолосый, в деда, зеленоглазый, в мать, большеглазый, в меня. Кажется, в моей семье наконец-то появился красавчик. Обо мне так не скажешь: да, иногда я бываю смазлив, но вот чтобы красивым — нет. А этот — красавец, и тетки, выгуливающие детей в Долине Роз, где мы с Матвеем, кажется, прописались, говорят, хихикая:
— Главное, берегите ему писю! Такой красавчик растет!
С писей тоже все ок, ухмыляюсь я. Папа не подкачал. В общем, Матвей красивый не потому, что мне так хочется — я никогда не выдавал иллюзии за действительность, когда дело касается других, — а просто потому, что он красив. При этом удивительно похож на меня. Как Христос на Богородицу.
