Лейтенант Карлов, стоявший на правом фланге летчиков третьей эскадрильи, невольно приподнял руку и сквозь толщу мехового комбинезона нащупал на груди свою первую боевую награду — орден Красной Звезды.
— Но гитлеровское командование, — продолжал полковник, — бросило больше тысячи боевых и транспортных самолетов для снабжения и поддержки армии Паулюса. Военный совет Сталинградского фронта поставил перед авиацией задачу — уничтожать фашистские самолеты на земле и в воздухе. Вы должны нанести штурмовой удар по аэродрому Сальск. По имеющимся данным, там сосредоточено более трехсот транспортных самолетов. Этот аэродром — основная база, откуда враг снабжает по воздуху свои войска, окруженные под Сталинградом,
Летчики стояли молча. Кое-кто вытащил из-за спины планшет и внимательно разглядывал карту. Город Сальск находился более чем в ста километрах за красной чертой, обозначающей линию фронта.
— Удар необходимо нанести на рассвете, пока фашистские летчики не поднялись в воздух. Взлетать придется в темноте. Поэтому, — обратился Рубанов к командиру полка, — необходимо отобрать группу из наиболее опытных командиров, способных произвести взлет ночью при кострах.
Глаза майора Емельянова заискрились задором. Густые брови взлетели вверх.
— Разрешите мне лично вести группу, — попросил он командира дивизии.
— Нет. Основной состав полка остается в резерве командира корпуса. Будьте готовы поддержать наземные войска по вызову. Группу, я думаю, поведет командир первой эскадрильи капитан Бахтин.
Невысокий, худощавый, с подвижным живым лицом Бахтин вышел из строя.
— Справитесь? — спросил командир дивизии.
— Если не собьют — справлюсь, — ответил Бахтин.
— Надо, чтобы не сбили.
— Будет выполнено, товарищ полковник.
— Вот это другой разговор, — улыбнулся командир дивизии. — Решайте, Емельянов, кто пойдет с Бахтиным.
Емельянов окинул взглядом летчиков.
— Старший лейтенант Мордовцев! — вызвал он.
Геннадий Мордовцев посмотрел на полковника. В больших серых глазах застыл вопрос. И лишь когда командир дивизии в знак одобрения кивнул головой, старший лейтенант сделал три шага вперед и встал рядом с Бахтиным.
— Лейтенант Карлов!
Из строя вышел круглолицый улыбающийся летчик. Правый, будто прищуренный глаз Карлова был несколько меньше левого. Казалось, он улыбался лишь одной половиной лица.
— Сержант Долаберидзе!
Долаберидзе вразвалку последовал за Карловым.
Майор назвал еще три фамилии, и еще три летчика перешли из строя к группе Бахтина. Это были лейтенант Опалев, сержант Дубенко и сержант Дагаев.
— Вот, по-моему, все, — доложил Емельянов полковнику.
— Ну что ж, семь таких орлов не уступят двум десяткам фашистских асов. Семеркой и полетите, — решил командир дивизии. — Прикрывать вас будут девять истребителей Як-1 двести тридцать шестого истребительного полка. А сейчас отправляйтесь на командный пункт прокладывать маршрут полета. Остальных, Емельянов, можете распустить. На сегодня — отбой.
Семь летчиков, придерживая болтающиеся сзади планшеты с картами, пошли к командному пункту. Проходя в низкую дверь землянки, каждый пригибал голову, оберегая распластанные поверх шлемофонов летные очки.
Остальные летчики, обгоняя друг друга, побежали к стоявшему у штабной землянки автобусу. Под их унтами поскрипывал смерзшийся снег,
— Как настроение народа? — спросил командир дивизии у Емельянова, когда они остались вдвоем.
— Хорошо дерутся, товарищ полковник. Я вам еще не докладывал: сегодня звено капитана Доброхотова встретило большую группу транспортных «юнкерсов». Тех прикрывали «мессершмитты», да наши истребители связали «мессеров» боем. А мои ребята врезались в строй немцев, и каждый сбил по два-три самолета. Старший лейтенант Ольховенко лично четыре «юнкерса» сбил. А потом, раненный в руку, в спину и в голову, привел подбитый штурмовик на свой аэродром.
— Ну и орел! — восхищенно произнес Рубанов.
— Послушайте дальше! Шасси у самолета были перебиты, поэтому посадку Ольховенко произвел на «живот». Вылез окровавленный из кабины да как замахнется гранатой на подбегающих людей, кричит: «Не подходи, гады!» Думал, что на территории противника сел... Если бы не потерял сознание — швырнул бы, чего доброго, гранату в своих же механиков. Сейчас в госпитале лежит. Врач говорит — будет жить.
