В ту ночь я поспал всего пару часов. Отчасти из-за нервозности, но в большей степени — из-за бутылки арбуа, которую на радостях опустошил, добавив к ней еще стаканчик-другой соломенного вина. Такого превосходного вина, какое держала моя хозяйка, я больше нигде не пробовал.
На следующее утро, едва рассвело, я с полным снаряжением отправился на гору. Лопата, грабли, решето… Я твердо решил раскопать могилу рядом с хижиной и убедиться, что в ней похоронена коротколапая дворняжка коричневой масти, принадлежавшая Жоржу. Кроме того, я прихватил с собой герметичные пакеты и пробирки — последнее достижение криминалистической науки, — намереваясь упаковать в них окурки и пивные крышки, чтобы с их помощью установить личности последних обитателей хижины. В результате мой рюкзак тянул килограммов на пятнадцать. Когда я проходил мимо дирекции Природного парка Верхней Юра, расположенного в одном из изгибов реки Ду, мне приветственно помахал рукой инженер Грегори Морэ. При виде моей поклажи он весело рассмеялся:
— Если ты собрался покорять восьмитысячник, то тебе совсем в другую сторону!
Грегори… Если не считать редких экскурсий для школьников, он, по-видимому, тратил большую часть своего времени на охмуреж практиканток. Во всяком случае, именно такое впечатление у меня сложилось. Этот мерзавец с каждой нашей встречей прямо-таки молодел, несмотря на седые нити, пробивавшиеся в его густой шевелюре. Зато сменявшиеся каждый год практикантки были одного и того же возраста. Он отвернулся от хорошенькой блондиночки, глядевшей на него влюбленными глазами, и сказал:
— Слышь, Кредюль, не могу смотреть, как ты мучаешься. Давай подброшу тебя на внедорожнике. Последние пару километров тебе, конечно, придется топать пешком, но все-таки самый крутой подъем мы одолеем. Жюли, я минут через двадцать вернусь. Если хочешь дослушать, чем кончилось мое приключение на Шпицбергене, сиди здесь и никуда не уходи.
Грунтовка уперлась в лес, инженер высадил меня, подмигнул и отправился назад, охмурять Жюли. По дороге я задал ему кое-какие вопросы, но он никогда не слышал о Жорже Пеллетье. Что ж, этого следовало ожидать. Все-таки семь лет прошло…
Шагая по лесу, я пытался оживить в памяти воспоминания годичной давности. Холодный дождь, свет электрического фонарика, сложенные камни… Хижину я нашел без труда. С меня градом катил пот. Погода в отличие от прошлогодней стояла отличная. Ярко светило зимнее солнце, заставляя золотиться вершины елей, — что-то вроде горного бабьего лета… Только подснежников с нарциссами не хватало.
По мере приближения к цели меня все сильнее охватывало возбуждение. Давненько я не испытывал такого подъема. Первым делом я обследовал хижину. На первый взгляд, все здесь оставалось таким же, каким было год назад. А ведь за минувший год сюда мог заглянуть кто угодно… Я натянул перчатки и аккуратно собрал в пакеты образцы. Кое-что приходилось выковыривать из плотно утрамбованного земляного пола.
Окурки. Пивные крышки. Обрывки бумаги с пятнами жира.
Не исключено, что эти предметы помогут мне выйти на след Жоржа Пеллетье, хотя, скорее всего, он не появлялся в хижине долгие годы.
Я вышел наружу. Теперь предстояла самая трудная часть работы. Могила. Я приблизился к прямоугольнику камней. Деревянный крест стоял на прежнем месте. Жасмин в горшке увял. Значит, за этот год здесь никто не появлялся. Почему? Почему незнакомец — кто бы он ни был — каждый год приносил на могилу цветы, а на этот раз не пришел? Солнце припекало, мне стало жарко, я снял свитер и остался в одной рубашке. Ветра почти не было, и, даже раздевшись, я обливался потом.
Я склонился над надгробием из камней.
Меня кольнуло неприятное предчувствие. «Мне показалось или камни сложены по-другому? Не так, как в прошлый раз?»
Я приказал себе успокоиться. Как можно быть в чем-то уверенным? Я видел эту груду камней год назад, ночью, под дождем. Я сам раскидал их, а потом сложил назад, подсвечивая себе фонариком…
Нет! Это было не предчувствие. Кто-то здесь побывал! У меня в памяти четко отпечатались все детали импровизированной могилы, включая размер и форму камней. Не сочтите за похвальбу, но мне еще никогда не приходилось жаловаться на свою зрительную память — она у меня почти идеальная.
