И Тити зашелся дурашливым смехом.
— Заткнись, Тити, — велел Себастьен.
— Да ничего, — улыбнулась Николь.
Она повернула голову. В задней части грузовика громоздились картонные коробки с листовками.
— Агитируешь, Себастьен?
— А как же! Ширак распустил правую Ассамблею, это правда, но нам нужны реальные изменения. В правительстве появились наши товарищи, но и мы не должны сидеть без дела.
— Что в листовках?
— Призыв отстоять торговый порт. Они собрались закрыть сообщение с Западной Африкой. А оно здесь уже последнее — все перевели в Гавр и Антверпен. Хотят, чтобы все бананы и ананасы шли не через нас, а через них. Но если порт закроется, я вообще не представляю, что тут начнется. Так что мы в субботу проводим митинг в Руане. Прямо перед зданием префектуры.
Тити пихнул Николь локтем в бок:
— Ну и фиг с ними, с бананами! Рыбалкой проживем!
Себастьен вздохнул. Николь бросила на него понимающий взгляд.
— Я могу помочь с распространением листовок. Будешь в нашем квартале, загляни ко мне, оставь одну коробку. Насчет участия в митинге ничего обещать не буду, но обойду все дома в Полле. Мне нетрудно. К тому же меня многие знают. И даже иногда прислушиваются к тому, что я говорю…
Тити чуть не подпрыгнул на сиденье.
— Что да, то да, Николь! Помню, как вас по телевизору показывали! Мне тогда пятнадцать лет было. Как вы тогда кофту на себе натягивали… А она все равно ничего не закрывала!
Себастьен зло крутанул руль.
— Ты что, Тити, совсем мозги пропил?
— А чего я такого сказал-то? — удивился Тити. — Неужели Николь подумает, что я к ней клеюсь? В ее-то возрасте… Я просто так сказал, чтобы человеку приятное сделать.
Николь мягко коснулась ладонью руки Тити.
— Мне и в самом деле приятно, Тити, что ты помнишь.
В кабине грузовика повисла тишина. Николь снова вернулась мыслями к Эмили. Как ей хотелось бы, что девочка оказалась сейчас здесь, рядом с ней! Николь не стала бы ее отговаривать, нет, просто была бы рядом. Она понимала, что после этого шага жизнь Эмили больше никогда не будет прежней, столь же чистой и невинной, какой была до сих пор. Как будто она обречена вечно ощущать у себя за спиной призрак смерти.
Грузовик затормозил.
— Конечная, — сказал Себастьен. — Остановка «Кладбище». Так я вечерком заброшу вам коробку листовок?
— Конечно.
— Вы нам здорово поможете. Спасибо. Вообще-то… Вообще-то, вас надо включить в список наших кандидатов на выборах.
— О нет. Это Пьер хотел избираться. Готовился. В восемьдесят третьем…
Себастьен чуть помолчал.
— Я помню, — наконец преодолев неловкость, произнес он. — Ужасная потеря. Черт побери… Вот ведь гадство. А кстати…
Он помялся.
— Кстати, насчет грузовика. Ну, вашего «ситроена». Он до сих пор у вас?
Николь кротко улыбнулась:
— Конечно. Работать-то надо было. Ради Эмили, ради Марка…
— Лучшая жареная картошка на всем Алебастровом побережье! — встрял в разговор Тити. — Ей-богу, я бегал к вашему грузовику не только поглазеть на ваши сиськи, Николь!
Себастьен, не сдержавшись, рассмеялся. У Николь на губах тоже мелькнула ностальгическая улыбка. В ее глазах, все еще голубых, загорелись искорки.
— Грузовик у меня во дворе. Больше никто не просит его переставить, а то играть негде… Вот и ржавеет себе потихоньку.
Николь открыла дверцу кабины.
— Ладно, ребята, вам работать надо.
Тити помог ей выбраться из грузовика. Они с Себастьеном проводили глазами ее фигуру, удалявшуюся по пустынной парковке.
Николь толкнула железную кладбищенскую калитку и вернулась мыслями к тому, что сейчас занимало ее больше всего.
Марк перезвонит. В ближайшее время. Может быть, даже приедет в Дьепп. Что она ему скажет? Имеет ли она право дать им шанс? Эмили и Марк…
Ей необходимо принять решение. Говорить или хранить молчание. Тянуть больше нельзя, это она хорошо понимала. Все должно решиться сегодня.
Николь закрыла за собой калитку.
Она посоветуется с Пьером. Пьер всегда знал, что нужно делать.
