Она говорила о нем в настоящем времени, и это озадачило Марка.
— Я здесь был, — сказал он. — На дне рождения Лили, когда ей исполнилось пятнадцать. И видел все собственными глазами. Видел, как он дарил ей вазу. Видел, как она разбилась. Как Лили порезалась и как Гран-Дюк собирал осколки и рассыпался в извинениях.
— Разумеется. Ты все запомнил верно. Но ты не знаешь, что было дальше.
Марк побледнел.
— Дальше?
— Вы с Лили ушли из дома. Отправились в кафе «Манон» праздновать день рождения Лили. И вернулись после полуночи…
Марк накрыл рукой надорванный голубой конверт и принялся нервно водить им по столу. Николь снова откашлялась, прочищая горло. Это мало ей помогло. Она хрипло продолжила:
— Я осталась одна с Кредюлем. Он сидел на диване с рюмкой кальвадоса. Я мыла на кухне посуду. И плакала. Слезы капали в раковину.
— Ты… Ты плакала?
— Марк. Я же не дурочка. Кредюль работал на Карвилей. Я догадывалась, что в один прекрасный день Матильда потребует, чтобы он организовал тест ДНК. Она была в своем праве. Я бы на ее месте сделала то же самое… Но не таким же способом! Эта хитрость, шитая белыми нитками! Устроил ловушку, ничего себе! И из чего? Из подарка! А ведь Кредюль был единственным, кого мы приглашали на дни рождения Лили…
Марк чувствовал, как его охватывает смущение. Бабушка никогда раньше не разговаривала с ним так доверительно.
— Когда ты догадалась?
— Как только увидела, что Эмили порезалась до крови. И что Кредюль собирает осколки. Грубая работа. Лучше бы принес шприц и жгут. И сказал бы честно, что ему нужно. Я не так уж много от него требовала. Мы с ним с самого начала договорились: я позволяю ему приходить, а он за это делится со мной всем, что сумеет узнать.
— Но в этом-то он тебя не обманул? Он ведь принес тебе копию отчета из лаборатории…
Глаза Николь заполнились слезами.
— Все не так, Марк. Не совсем так. Да, он принес мне отчет, но… В общем, я стояла над раковиной и плакала. А потом вдруг решилась. Я как раз споласкивала нож. И вот сжала зубы и полоснула себя по пальцу. Совсем слегка надрезала, но кровь потекла. Забинтовала палец и понесла Кредюлю рюмку ликера. А в ликер накапало немного крови. Совсем чуть-чуть. Но он все понял. Он был не дурак.
— И что он сказал?
Николь улыбнулась — кажется, в первый раз.
— Смутился немного. Как мальчишка, которого застали за шалостью. Но Кредюль не был злым человеком. Он попросил прощения и признал, что вел себя как последний кретин. Трогательно было его слушать. А потом пообещал, что сделает тест на установление родства между Эмили и Карвилями — для Матильды. И еще один — между Эмили и Витралями. Для меня. А потом…
Николь снова закашлялась. Кашель не давал ей говорить. Марк с трудом выдавил из себя:
— Николь… Что ты имеешь в виду?
Николь мяла и комкала в пальцах белый платок.
— Ты действительно хочешь это знать? Ну ладно, в любом случае я не совершила никакого преступления. Хотя я сомневаюсь, что Кредюль написал об этом у себя в дневнике.
Нет, Марк не хотел ничего знать! Слезы бежали по щекам Николь, но она их не утирала.
— В тот вечер мы с ним занимались любовью. Пока вы веселились в кафе. Два старика. Для меня это было в первый раз… После того как умер твой дед. Первый и единственный. Гран-Дюк давно положил на меня глаз. Он был славный. Практически единственный мужчина, которого я пускала к себе в дом. Он…
— Николь…
Марк встал и с немного неуклюжей нежностью опустил руки на плечи бабушке, а затем приложил к ее губам свой палец. Ему отчетливо, словно наяву, представился труп Гран-Дюка.
— Ты не обязана мне это все рассказывать…
— Обязана, Марк. Так нужно.
Николь вытерла слезы и убрала в карман платок.
— Ладно, Марк. Ты прав. Тебе это неинтересно. Болтает старуха…
Она сделала по комнате несколько шагов, поправила скатерть на столе и уставилась на лежащий перед Марком голубой конверт.
— Ты что, его открывал?
— Это долгая история. Можно сказать, что это произошло случайно. Но в общем, да. Открывал.
— Тогда ты должен понимать, почему я плачу. Не из-за Кредюля. Вернее, не только из-за Кредюля. Я плачу из-за Эмили.
Марк в свою очередь вскочил с дивана, охваченный ужасным предчувствием. У него подкашивались ноги. В голове плавал туман.
