Не буду описывать, какую рожу он скорчил, когда я изложил ему свою просьбу. Изучить под микроскопом десять кило грязи? Ради чего? Чтобы удовлетворить любопытство свихнувшегося частного сыщика?
У Жерома — так звали моего приятеля из отдела криминалистической экспертизы полиции — только что родился третий ребенок. К тому же он влез в ипотеку, прикупив домишко в Бондуфле, то есть ввязался в кредитную кабалу на 20 лет. Поэтому, взглянув на конверт, набитый банкнотами — сумма превышала его полугодовую зарплату госслужащего с ученой степенью, — он отбросил всякие сомнения. Я подозревал, что ему придется потратить на мою работу много часов, но какое это имело значение?
Примерно неделю спустя он позвонил мне.
— Кредюль?
— У телефона.
— Я все сделал, как ты просил. Поиграл, так сказать, в садовника. Ты хотел узнать кислотность почвы и содержание в ней гумуса, так? Не иначе на пенсию собрался — присматриваешь себе огородик?
— Короче, Жером.
— Ладно, Кредюль. Вот результаты анализа. Это — земля. Просто земля, и… ничего больше.
Перед словами «ничего больше» он чуть замешкался, что не ускользнуло от моего внимания. Надежды умирает последней. Недаром меня зовут Кредюль.
— Так-таки и ничего?
— Ну, практически ничего. Есть одна мелочь, но это… Послушай, это действительно мелочь. Без специальной аппаратуры я бы ничего не обнаружил. Учти, речь идет о микрочастицах…
— Рожай уже.
— Хорошо, хорошо. В земле имеются костные осколки. Да нет, черт, никакие не осколки — частицы. Пыль. Общим весом пара граммов. Что, заметь, более чем логично, если учесть, что земля взята в лесу. Ведь что такое почва в строгом смысле слова? Тот же компост — смесь всевозможных останков растительного и животного происхождения…
Но я требовал новых подробностей. Я знал, что Жером Ларше — непревзойденный специалист своего дела. Виртуоз. К тому же имеющий в своем распоряжении лучшее во Франции оборудование.
— Чьи это кости, Жером?
— Кредюль, я же тебе сказал: там материала кот наплакал. Ни один эксперт не решится делать выводы на основе такого незначительного количества вещества.
— Оставим в стороне экспертов. Просто скажи мне свое мнение.
Жером Ларше немного поколебался.
— Ты имеешь в виду интуицию? Ладно, поделюсь с тобой своими догадками. Только учти: в официальный отчет я их включать не собираюсь. В общем, так. Что-то подсказывает мне, что это скорее человеческие кости, чем кости животных.
Блин!
Человеческие кости!
Я чувствовал, что Жером раскололся не до конца. Надо его додавить. Он не мог не быть в курсе того, каким именно расследованием я занимался все эти годы.
— Можешь установить датировку?
— Точно — нет. Максимум — назову вилку с промежутком в десять лет. Это тебе ничего не даст.
— Нет, Жером, я о другом. Меня не интересует, когда эти кости попали в землю. Меня интересует возраст человека, которому они принадлежали.
Жером замолчал. Он молчал долго. Я уже понял: мне совсем не понравится то, что я сейчас от него услышу.
— Кредюль, ты пойми… Здесь мы вступаем в область чистых догадок. Никакой научной определенности…
— Давай без предисловий.
— Хорошо, хорошо. Итак, на мой субъективный взгляд, кости принадлежали скорее человеку молодому…
По спине у меня стекали струйки холодного пота.
— Насколько молодому?
— Ну…
— Ребенку?
— Кредюль, ты заставляешь меня говорить вещи, которые я предпочел бы оставить при себе.
— Жером, кончай валять дурака! Это был грудной ребенок? В земле оказались костные останки грудного ребенка?
— Слушай, я сейчас иду по канату над пропастью без всякой страховки. Я же тебе уже все объяснил. Достоверность моих выводов близка к нулю. Но если говорить об ощущении… Да, мне так кажется. Это кости грудного ребенка.
Блин!
Что бы вы стали делать на моем месте? Если бы получили подобную информацию через 18 лет после того, как начали расследование? Нет, ну вот скажите честно, как на духу: что бы вы предприняли? То-то. Теперь вам понятно, почему я решил пустить себе пулю в лоб?
Последние восемь месяцев можно в расчет не принимать, так же, как последние десять дней, посвященные написанию этого дневника. Итак, к чему мы пришли? Сейчас 29 сентября 1998 года, без двадцати двенадцать вечера. Все кончено. Через несколько минут Лили исполнится 18 лет. Я верну ручку в стоящий передо мной стакан. Сяду за стол, разверну номер «Эст репюбликен» от 23 декабря 1980 года (проклятая дата!) и спокойно пущу пулю себе в лоб. Мои мозги запачкают пожелтевшие страницы газеты. Я потерпел неудачу…
