Пэдуэй отправился к Секстусу Дентатусу – жабоподобному ювелиру, обменявшему его лиры на сестерции. Тот посоветовал обратиться к некоему Флориану-стекольщику.
Из недр маленькой темной мастерской вышел, обдавая все вокруг винным запахом, светловолосый мужчина с длинными поникшими усами. Да, когда-то в Кельне у него был собственный стекольный заводик, но в Рейнских землях дела идут плохо. Знаете, тяготы жизни под франками, неуверенность в завтрашнем дне… Он прогорел. А теперь еле-еле сводит концы с концами, застекляя окна.
Пэдуэй растолковал, что ему требуется, выдал небольшой аванс и удалился. Когда в назначенный день он вернулся, Флориан так всплеснул руками, будто намеревался взлететь.
– Тысяча извинений, господин! Очень трудно купить стеклянный бой для переплавки. Еще несколько дней, молю! И если бы еще немного денег… Времена тяжелые… Я беден…
Придя в третий раз, Пэдуэй застал Флориана мертвецки пьяным и тряс его, как мальчишка яблоню, однако стекольщик лишь промычал какой-то галльский романс, содержание которого осталось для Мартина тайной. В мастерской не было ни материала, ни инструмента для изготовления линз.
Ближайший стекольный завод находился в Петилии, городке близ Неаполя. Пэдуэй разыскал Георгия Манандроса и назначил его главным редактором. Три дня, до потери голоса, Мартин обучал Манандроса издавать газету, а затем с дурными предчувствиями двинулся в путь.
Везувий не дымился, но сам городок был полон смрада. Фритарик на удивление быстро нашел источник зловония – горстку грязных сооружений. Навстречу вышел хозяин стекольного завода Андроникус – невысокий мускулистый мужчина, с ног до головы покрытый сажей.
Узнав, зачем явился Пэдуэй, Андроникус вскричал:
– Ах, прекрасно, господа! Проходите. У меня есть как раз то, что вам нужно!
Вдоль стен его кабинета стояли полки, ломившиеся от стеклянных изделий. Андроникус изящным движением выхватил откуда-то вазу.
– Взгляните! Какая прозрачность! Ах! В самой Александрии не найти стекла чище!.. И всего два солида!
– Я пришел не за вазой, уважаемый, – напомнил Пэдуэй. – Мне…
– Не за вазой? Не за вазой? А, вот то, что нужно! – Неаполитанец схватил другую вазу. – Только посмотрите! Форма!.. Чистота линий!.. Невольно приходят мысли о…
– Я же сказал, меня не интересуют вазы. Я хочу купить…
– …мысли о прекрасной женщине! О любви!.. – Андроникус восторженно взмахнул рукой и расцеловал кончики пальцев.
– Я хочу купить несколько небольших кусочков стекла, обработанных по-особому…
– Бусы? Ну разумеется, господа! Прошу. – Стекольщик зачерпнул пригоршню бусинок. – Нет, но каков цвет! Изумрудный, бирюзовый, на любой вкус! – Он зачерпнул из другой емкости. – А вот посмотрите сюда: видите, изображения двенадцати апостолов, по одному апостолу на каждой…
– Не бусы…
– Ага! Значит, кубок! Вот, пожалуйста. Какой очаровательный горельеф: Святая Троица…
– Боже всемогущий! – завопил Пэдуэй. – Ты будешь меня слушать?!
Сделав на минуту передышку и уразумев наконец, что нужно клиенту, неаполитанец сказал:
– Разумеется! Очень хорошо! Я видел утварь подобной формы. Сегодня ее немного подработаю, а завтра…
– Не пойдет, – перебил Мартин. – Меня устроит лишь строго сферическая поверхность. Нужно тереть выпуклость о вогнутость с… как это по-латыни? – корунд? наждак? – в общем, со шлифовальным порошком.
Пэдуэй и Фритарик поселились в Неаполе, в доме кузена Томасуса, Антиоха-купца. Приняли их весьма прохладно. Антиох оказался ортодоксом-фанатиком, и вскоре его язвительные выпады в адрес еретиков заставили гостей съехать. Пришлось им перебраться на постоялый двор, где отсутствие элементарных удобств сильно действовало на нервы чистоплотному Мартину.
Каждое утро Фритарик и Пэдуэй ездили в Петилию следить, как продвигается выполнение заказа, и Андроникус неизменно пытался продать им тонну стеклянного хлама.
В Рим Пэдуэй увозил дюжину линз: шесть плосковогнутых и шесть плосковыпуклых. Оставалось закрепить линзы на одной оси и подобрать оптимальное расстояние между ними. Лучший результат дало расположение вогнутой в окуляре, а выпуклой – примерно в тридцати дюймах от нее. В стекле были пузырьки, изображение получалось размытым, и все же эта примитивная подзорная труба позволила разместить сигнальные башни вдвое дальше друг от друга.
