— Как ваши ноги сейчас? — спросил я наконец. — Болят?
Ее лицо немного просветлело, взгляд ожил.
— А почему вы не спрашиваете, комфортно ли я себя чувствую? Ведь люди вашей профессии обычно избегают говорить напрямик, или нет?
В таком игривом настроении я видел ее впервые.
Вместо того чтобы уйти в сторону, чего она, по-видимому, и добивалась, я перефразировал свой вопрос:
— Хорошо, комфортно ли вы себя чувствуете?
Черты ее лица смягчились. Морщинки на лбу и в уголках глаз разгладились, как будто ей только что сделали инъекцию наимоднейшего чудодейственного препарата.
— Сейчас не болят.
— Что вы об этом думаете?
Кельда закрыла глаза. Я видел, как движутся за веками глазные яблоки.
— Обычно в это время суток я испытываю очень сильные боли.
Я кивнул.
— Не думаю, что это имеет какое-то отношение к Джонс.
— Я тоже.
Это было правдой. Я не видел никакой связи.
Через минуту Кельда поднялась, собираясь уходить. За все время она ни словом не упомянула ни о Томе Клуне, ни о нападении на его деда, ни о том, что они вместе проводили время.
Обычно, проводя курс психотерапии, я ничего не знаю о том, что мои пациенты предпочитают скрывать. В ходе лечения я лишь отслеживаю последовательность их мыслей и распознаю природу ассоциаций, произвольно или непроизвольно возникающих с переходом от одной темы к другой. Я могу изобразить процесс их поведения графически, как музыкант изображает течение мелодии с помощью нотных знаков. Но в обычных обстоятельствах я ничего не знаю о том, что они исключают из бесед.
Это означает, что мне ничего не известно о тех важных темах, которые мы не обсуждаем.
В случае с Кельдой Джеймс я благодаря откровениям Тома Клуна и подачкам Сэма Парди получил возможность увидеть ее жизнь в зеркале заднего вида. И в этом узком туннеле я рассмотрел то, мимо чего она в данный момент проезжала.
Я напомнил себе, однако, что зеркало, в которое я заглядываю, держит не сама Кельда, а Том Клун, который, несомненно, направляет его туда, куда ему хочется.
И все же…
Кельда остановилась у двери и повернулась. Взгляд ее уперся в мой живот.
— Как ваша рука, Алан?
— Нормально. Спасибо.
— Вот и прекрасно. Я рада. На следующей неделе в обычное время, хорошо?
— Хорошо.
Я вышел из кабинета менее чем через минуту после Кельды. Небо было затянуто серым, вдалеке грохотал гром, что показалось мне добрым знаком. Может быть, муссоны наконец пожаловали? Но уже в следующее мгновение я понял, что вечерний воздух все еще теплый и сухой и влаги в нем не больше, чем днем.
Беглый взгляд на машину удостоверил, что слой пыли на ней не потревожила ни одна капля.
Похоже, с муссонами все же придется повременить.
Я сел в машину, открыл все окна, чтобы проветрить салон, и, свернув на дорогу, посмотрел в зеркало заднего вида. С Уолнат-стрит как раз выезжал Сэм Парди. Увидев меня, он остановил машину и выступил на тротуар. Мне ничего не оставалось, как сделать то же самое.
Видел ли он выходившую из моего офиса Кельду? Впрочем, возможно, Сэм и не знал, как она выглядит. Хотя… конечно, знает. Кельду знают все. Все знают Розу Алиха и Кельду Джеймс, ее спасительницу.
— Рука у тебя все еще в фибергласе, — заметил Сэм.
— Представь себе. Привет, Сэм. Как дела?
— Дела? Тебе неинтересны мои дела. А через полминуты ты уже не рад будешь, что вообще меня увидел.
— Почему ты думаешь, что я рад видеть тебя сейчас?
— Какой ты молодец.
Расстояние между нами сократилось настолько, что я уже смог различить пятна на его галстуке. Пятна не были свежими; по-моему, Сэм имел в своем распоряжении всего три галстука, и этот был ветераном его коллекции. Одно пятно украшало этот галстук еще в те давние времена, когда мы только познакомились. Оно имело форму штата Айдахо и размер кормового боба.
— Почему я не буду рад, что вообще тебя увидел?
Понизив голос до драматического шепота, Сэм произнес:
— Потому что мне надо поговорить с тобой о Томе Клуне.
Я качнул головой.
— Не могу. И ты прекрасно знаешь это.
Сэм усмехнулся:
— Говоря, что не можешь со мной разговаривать, ты уже сообщаешь мне нечто такое, чего говорить не должен. А если так, почему бы не рассказать еще кое-что, а? Тогда мне не придется прибегать к угрозам и шантажу, и мы сможем остаться друзьями. Идет?
