Сакральные древности Крыма. Мифы, легенды, символы, имена и их отражение в искусстве - страница 34
В эпоху, освещаемую античными источниками, народы индоиранской культурно-языковой общности — скифы, сарматы, савроматы — играли преобладающую роль в Северном Причерноморье. Однако, как убедительно показали исследования О. Н. Трубачева, здесь сохранились изолированные островки носителей индоарийских языков. Это, прежде всего, синды («индийская народность» по выражению греческого писателя), меоты, жившие в Приазовье, и оттесненные индоиранскими народностями в горный Крым тавры.
Каменные ящики-дольмены тавров, синдов и меотов весьма сходны и как бы замыкают цепь взаимосвязей культур Северо-Западного Кавказа, Прикубанья, Крыма. В этой связи отметим свидетельство псевдо-Арриана о том, что язык жителей древней Синдики был схож с языком тавров (Ps.-Arr. 63). По словам Диодора, царь Ээт оградил священный участок, где находилось Золотое руно, и «поставил стражу из жителей Таврики»; неудивительно, что колхидянка Медея (мидянка, иранка) попросила стражу «на таврском наречии» открыть ей ворота.
Сегодня существование праиндийской цивилизации в Северном Причерноморье — доказанный факт. Книга академика О. Н. Трубачева «Indoarica в Северном Причерноморье», объединившая его основные статьи-исследования по проблеме, в предисловии, написанном академиком В. Н. Топоровым, оценена как весьма важное событие в науке. Главное открытие, пишет он, состоит в том, что на территории Восточно-Европейской равнины обнаружено присутствие одной из ранних форм индоарийского языка и, следовательно, соответствующего этноса. Этимологический словарь причерноморского арийского языка занимает более 130 страниц и включает сотни слов, продолжает Топоров, и потому есть основания утверждать, что причерноморский индоарийский — «уверенно и недвусмысленно заявляющая о себе реальность»>[75].
Язык и его данные не замыкаются на самих себе и отсылают к знаниям иного рода, прежде всего в области культуры, как материальной так и духовной. Поэтому особенно важно, что среди реконструированных слов многие являются обозначением сложных духовных понятий. Особенно замечательной представляется блестящая реконструкция смысла культового термина «састер» в знаменитой присяге граждан Херсонеса, высеченной на мраморной стеле III в. до н. э.: «И састер народу охраню, и не предам ничего тайного ни эллину, ни варвару…». Прежние попытки толковать этот термин из греческого или иранского оказались явно неудовлетворительны. Это слово, по Трубачеву, тождественно древнеиндийскому «Шастра» — божественная, религиозная книга, свод религиозных правил и обычаев; то есть читать следует: «и божественный свод народу охраню, и не предам ничего тайного ни эллину, ни варвару…». Речь явно идет об уважении религиозных традиций народа тавров, почитавших богиню Деву. Культ таврской богини занял едва ли не главенствующую роль среди херсонесцев. Как известно, ей был воздвигнут храм в городе и святилище на мысу Фиолент, изображение ее чеканилось на монетах, а в 25 г. н. э. она была провозглашена царицей-басилиссой Херсонеса. «К единственно правильному пониманию «састер» как обозначения сакрального, тайного свода, legum summa, как догадывался в свое время Латышев, приводит нас этимологическая интерпретация этого слова из индоарийского, древнеиндийского, то есть индоарийская концепция таврского языка»>[76], — заключает Трубачев. Весомость термина, одного из центральных в религиозно-этической лексике, косвенно свидетельствует о развитой культуре.
В образе таврской богини Девы слились черты греческой Артемиды и более архаичные представления тавров о богине-матери, владычице людей и зверей. Изображения Девы дошли до нас на монетах IV в. до н. э. — первых веков н. э. Исследователи Зограф А. Н., Герловина Ф. И. доказали, что основой изображений была статуя; ее существование доказывает к тому же то обстоятельство, что на различных сериях этих монет она изображена в различных ракурсах. Дева представлена во весь рост в энергичном движении, подчеркнутом длинной одеждой, ниспадающей широкими складками. Правой рукой она достает стрелу из-за висящего за спиной колчана, в левой, отведенной руке — лук. На голове ее башенная корона — атрибут покровительницы города, рядом — олень.
