Я не решусь порицать их; их работы блестящи, они проявили столько умения, старания, гибкости и таланта, чтобы добиться признания. Но все же, если внимательно присмотреться к этому течению, стремительному только в своих глубинах, отстранившись от воспоминаний о нескольких великолепных книгах и очарования некоторых других, возникает вопрос, была ли необходимость так расширять средства искусства, которое развивалось само по себе и не без успеха. В конце концов я пришел к выводу, что такой нужды не было.
Вне сомнения, изобразительное искусство живет по своим законам, имеет определенную сферу приложения и условия существования, являясь одним из пластических искусств. Я обнаружил не менее серьезные основания для того, чтобы литература могла оставаться самостоятельным видом искусства. Идея может быть выражена любым из двух способов в зависимости от выбора средства постижения действительности. И вот, остановившись на литературной форме, я не почувствовал ограниченности ее возможностей. Интеллектуальные формы существуют наравне со зрительными, но на зрительное восприятие и на разум воздействуют по-разному. Книга всегда к вашим услугам, чтобы, не повторяя сделанного живописцем, выразить то, что осталось за рамой картины.
Приступив к работе, я сразу же получил подтверждение справедливости своих наблюдений. Работа принесла мне безусловные и неоспоримые доказательства. В моих руках оказались два совершенно отличных друг от друга орудия. Оставалось лишь выяснить круг возможностей каждого. Доля живописца оказалась настолько ограниченной, насколько огромной сфера писателя. Я твердо решил не путать орудия труда, меняя профессию.
Это была приятная работа, которая почти не стоила мне усилий и доставляла удовольствие. Я избрал форму писем, поскольку она давала большую свободу, позволяла понять самого себя и избавляла меня от необходимости придерживаться строгой системы в повествовании. Если бы эти письма писались изо дня в день и непосредственно в места событий, они выглядели бы иначе и, возможно, не будучи более точными и живыми, утратили бы нечто, что можно назвать преломленным в моем сознании отображением или живой душой вещей. Необходимость писать вдали от места событий и спустя месяцы и годы, не имея иной поддержки, кроме памяти, и в особой форме сжатых воспоминаний дала мне понять в большей степени, чем любое другое испытание, в чем истина искусства, которое вдохновляется природой, что нам дает сама природа и чем ее наделяет наша чувствительность. Мне была оказана ею неоценимая услуга. Именно природа заставила меня искать истину не в точности и строгой копии. Точность, доведенная до скрупулезности, — несравненное достоинство, когда речь идет о передаче информации, учебе или копировании, — становится второстепенным фактором в произведении такого жанра, если только его большая часть достоверна, меньшая дорисована воображением, а время само отбирает воспоминания — одним словом, если искусство проникло в повествование.
Я не стану настаивать на своей точке зрения: подход к решению вопроса и авторские приемы не всем интересны. Скажу лишь, что подбор слов, как и красок, был для меня очень полезен. Не буду скрывать, как я радовался, когда, подобно некоторым художникам, чьи полотна выразительны при всей строгости их палитры, мне удавалось создать живой и яркий образ при помощи простого слова, часто самого употребительного и затертого, даже бесцветного, если его взять вне контекста. Человек, не будучи мастером пера, так же как и мастером кисти, проходил одновременно два курса обучения, насыщенные интересными уроками. Общеупотребительный словарь нашего удивительно живого и экспрессивного языка казался мне неисчерпаемым в средствах. Я сравнивал его с участком плодородной земли, которую можно беспредельно разрабатывать вглубь, не расширяя сам участок, и получать при этом желанный урожай. Часто я задавался вопросом, что такое «неологизм», и, отыскивая объяснение в удачных примерах, обнаружил, что неологизм — это всего-навсего новое употребление известного слова.
