Голос чтеца крепчал все более и более — он сам увлекался, выкрикивая церковные слова с украинским акцентом, превращая «ять» в «и» , а «и» в «еры» , в «ы» , что особенно было по душе слушателям. Эти непонятные для них слова — этот мурин, этот евнух и какая-то царица — все это входило в душу слушателей таким же непонятным, таинственным, но тем более умиляющим сердце. Кто-то куда-то едет на колеснице, читает пророка Исайю... А тут и дух, и Пилип, и рече... И они, казаки, куда-то едут — далеко-далеко... И под голос чтеца, под звуки этого святого письма каждому вспоминается либо родная хата с вербою, либо «старенька мати», вся поглощенная горем разлуки, либо «дівчина коло криниці», прощающаяся с казаком, а слезы текут по побледневшим щекам да в криницу кап-кап-кап...
— Смотрите, смотрите! — раздались вдруг голоса.
— Козаки бугая ведут!
— Да то не бугай же! Разве тебе повылазило?
— Да бугай же и есть, чертов сын!
— Не бугай, иродове цуценя! То сам тур! Разве не видишь — бородою трясет?
— Да тур же, братцы, тур и есть, вот внезапия так внезапия!
Действительно, глазам молящихся казаков представилась невиданная внезапия. На том берегу Днепра, как раз против берега, усыпанного казаками, какие-то два — не то казаки, не то просто «хлопцы» — вели на веревке живого тура, который упирался и сердито мотал головой. Разве же это не чудо, не внезапия! Живого черта за рога тащат! Да разве же это видано! Два хлопчика живого тура ведут, а он ломается, как свинья на веревке... Это какие-нибудь чары...
Хлопцы, ведущие тура, машут шапками, зовут...
— Да это, может, татары, чертовы сыны, глаза отводят...
— Какие татары! В наших штанах...
— Да глаза ж отводят — характерники, может...
— Мы им отведем...
Некоторые из казаков бросились в стоявшую у берега большую рыбацкую лодку, схватили весла и, лавируя между чайками, птицей понеслись к тому берегу, где проявилась эта внезапия. Скоро лодка пристала, казаки выскочили из нее, подбежали к чуду... Разводят руками, дивуются... Те, что привели чудо на аркане, снимают шапки, здороваются с казаками...
Видят казаки с этого берега еще большее диво: тур начинает плясать и брыкаться... Слышно, как там казаки, глядя на пляшущего тура, смеются — за животы берутся...
— Что оно такое, сто копанок чертей! — не вытерпел Филон Небаба.
— Да то ученый тур! Может, москали, как медведя, научили его танцевать...
— Эге! Научишь бабу козаком быть!
Скоро увидели, что все — и приехавшие в лодке казаки, и приведшие тура, и сам тур — сошли к Днепру и сели в лодку... Видно, как тур стоит в лодке и бородою трясет...
— Вот чертова проява! И не диво ж!
— А рога какие, братцы! Вот рога!
— От-такие! А хвостище!
— А борода точно у козла. Цапиная борода...
— Где козлу до такой! Точно у доброго москаля...
Между тем лодка пристала к этому берегу, и из нее вместе с казаками и двумя неизвестными молодцами вышел сам тур, крутя головою и потрясая бородою... Его так и обсыпали кругом запорожцы...
Но в этот момент из него выскочил... казак, запорожец.
— Пугу! Пугу! — запугал он пугачем.
— Козак с Лугу!
— Ай, да это ж Карпо!
— Да Карпо ж Колокузни, чертов сын! Вот выдумал!
Из тура выскочил и другой молодец, знакомый наш Грицко, что возил патера Загайлу в таратайке... Тур, то есть его шкура, никем не поддерживаемая, повалилась на землю.
— Карпо! Карпуха, братику! Здоров був, братику! — начались приветствия со всех сторон и расспросы.
— Откуда? Как? Как бог принес? Сам убил этого чертяку? Что паны-ляхи? Что ксендзы?
— Ксендзы на хлопцах ездят...
— Как на хлопцах?
— Да вот я и коней панских привел... Они возили на себе Загайлу... Это Грицко, это Юхим, это друкарь, Федор Безридный — козаками будут...
В этот момент на валу прогремела вестовая пушка, и белый дымок ее понесло туда, к Украине... Другой белый дымок взвился с другой стороны вала, и снова грянул выстрел... И этот дымок понесло к Украине, пока не развеяло его в голубом воздухе... И третий дымок, третий выстрел...
Почти каждый из казаков глянул на хоругви и перекрестился. Лица стали серьезные.
