После короткого купания они еще долго сидели, укрывшись от комаров одним пончо и свесив ноги над водой.
— Ты хочешь спать? — спросила она. — Сейчас ляжем. Ты не заснешь раньше меня?
— Не надейся.
— Ненавижу ночи. Особенно эти жуткие часы с двух до четырех… Я не раздражаю тебя своими разговорами?
— Нет, что ты…
— Просто не могу молчать. А то закричу или заплачу. В общем, на грани истерики. У меня половина жизни прошла ночью. Мы жили как русские дворяне. Ложились под утро, вставали под вечер.
— Русские дворяне по ночам развлекали себя бальными танцами, — сказал Марат и поцеловал ее в ушко. — А под утро оттягивались на цыганках.
— Вот именно, — Оксана прижалась к нему плечом. — А у нас это совмещалось. Дворянка и цыганка в одном флаконе. Сколько же мне было? Господи, двенадцать лет… Меня старшая сестра с собой взяла на ту квартиру. Высшее общество. Все — ужасные старики, за двадцать, даже за тридцать лет. Но все равно интересно. Сижу с ними как взрослая. Пью «пепси». У них свои разговоры, я слушаю. Библия, Библия, Моисей сказал то, Моисей сказал это… Ничего не понимала тогда. Виски, «Мальборо», видео…Кто-то танцует, кто-то целуется. Самая красивая девушка, Марина Черная, все время рядом со мной. Там была еще Марина Белая, тоже красавица, но она меня не любила. А Черная любила. Учила меня целоваться. Лучше не вспоминать. Ты уже засыпаешь?
— Нет.
— У Черной был рак, и все знали, что она скоро умрет. Ей не давали много пить, но мужики к ней просто намертво приклеивались. Она каждый день приводила кого-то нового. Первую ночь он был с ней. Если оставался на вторую, то Марина делила его с кем-нибудь, а на третью он уже переходил к другой, а она приводила еще кого-то.
— Это был притон? — неосторожно спросил Марат.
— Скажешь тоже, — обиженно вскинулась Оксана. — Это просто была такая компания. Это была семья.
— Ничего себе семейка…Представляю себе эту маман.
— Не говори так. Никакой маман там не было. Но это была семья, настоящая семья. Мы все были дети. И у нас было два отца, Илюша и Яша. Два брата-близнеца. Им было за сорок, когда я пришла. Это была их квартира, а мы все были их дети, и мы жили там. Все друг другу помогали. Кто по магазинам, кто на рынок, а я поначалу только на уборке была. Все разбредутся днем, я давай выскребать, проветривать, перемывать, чтоб к вечеру опять все сверкало. Потом еще одна малолетка появилась, уже полегче стало. А потом Марина меня с собой стала брать в город, как младшую сестренку. Да я и любила ее больше, чем сестру. Мы все по-настоящему любили друг друга. Родные братья и сестры так не любят. И родные родители тоже.
— Это точно, — вставил Кирсанов.
— Что ты понимаешь… У тебя ведь одно на уме. Секс. Там это ничего не значило. Просто разрядка. Сейчас-то я понимаю, какая это нагрузка — Библию изучать на полном серьезе, и при этом в Бога не верить. А может, кто-то и верил, не знаю… Вот ты — веришь?
— Не знаю, — признался Марат.
— Значит, не веришь. Как и я. А Библию читал?
— Пробовал.
— А я даже пробовать не могу. Только слово это слышу, сразу Яшу и Илюшу вспоминаю. И все остальное. Но ты не думай, я вспоминаю без обид, без злости. Там были, в общем, вполне приличные люди… Ты думаешь, мы на улице мужиков подбирали? На колхозном рынке? Из работяг у нас были только двое. Шофер из французского посольства и охранник с брежневской дачи. Все остальные — белая кость, голубая кровь. Кстати, ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что меня в подворотне нашли. Я вообще в Гааге родилась, между прочим. У меня в советском паспорте так и было записано: место рождения город Гаага. Ой, обними меня скорее, а то страшно стало вдруг. Я ж говорю, на грани истерики.
— Успокойся, — сказал Кирсанов.
— О чем ты думаешь? Вспомнил свою девушку, да? У тебя есть кто-нибудь?
— Была одна боевая подруга. Я даже жил у нее с месяц.
— А потом?
— А потом муж вернулся.
— Мой бедный… — она, тихо смеясь, погладила его по груди. — Ты можешь мне объяснить толком, зачем мы сюда приехали? Все люди как люди, пьют и веселятся на карнавале, а мы тут сидим на какой-то барже, какие-то бомбы кругом, солдаты, партизаны. Что мы тут забыли?
