Сады и пустоши: новая книга - страница 23
Кибела, согласно мифу, идет в сопровождении корибантов — процессия из музыкантов, певцов и танцоров сопровождает великую мать богов. Цыгане — это как раз корибанты, сопровождающие Кибелу. Это хтонический культ, связанный с культом Великой Матери. Совершенно понятно, что есть хтоническое посвящение, и я это очень рано в детстве воспринял.
Почему герои в «Живом трупе» так плакали, не могли оторваться от цыганщины? Потому что они были служителями, рабами хтонического культа. Очень энергетическая вещь.
Вера Донская была рафинированным вариантом. Но за ней, за ее протюканной художественной фигурой, артистической и стильной, открываются такие бездны хтонизма, как Ляля или Соня Димитриевичи[42]. Я все это хорошо понял. Считаю, что в детские годы, благодаря дядиным музыкальным вечерам, получил хтоническое посвящение в «бессознанке», что дало мне потом возможность оперативного маневра уже совершенно в других регионах.
Катя Врубель, внучка художника[43], невероятно влюбленная в дядю, помогла ему, когда он ушел из армии.
Он же фактически стал инвалидом после ранения. Потом он перешел в гражданскую авиацию, но очень скоро оттуда ушел. И решил получить гражданское образование, так как у него было только военно-летное училище. Он поступил в институт на вечернее отделение и пошел на завод, настоящий механический завод, освоил там специальность токаря. Он сделал великолепную, затейливую медную рамку для фотографий — копию дореволюционной. Подарил ее своей матери, с которой у него были отвратительные отношения.
По вечерам дядя учился, институт был крутой — какой-то физико-технический, и там было полно математики. Катя Врубель с ним сидела, потому что была математиком. Она с ним занималась, приложила огромные усилия и потратила невероятно много времени, чтобы помочь ему закончить институт, — очевидно, надеясь, что он на ней женится. Очень красивая, эстетская девушка. Ходила в черном бархатном платье с хрустальными брошками. Вся в легкой дымке, но немного в ней крови не хватало. Буйства в ней не было, не было Катерины Ивановны, выходящей с шалью плясать перед вице-губернатором. А была в ней внучка знаменитого художника, — математик с родинкой на щеке, что называется «родинкой красоты».
Катя была очень белая, со светло-русыми волосами, но очень аристократическая. Бабушка мечтала, чтобы Лёня на ней женился. Это бы для нее искупило уродство ее сына, которого она ненавидела. Вот девушка по сердцу, соответствующая. Врубель — это же имя, черт побери. Врубель — это же ее современник. Но нет — использовал, гулял, учился математике. Выучился и женился на другой.
Женился на еще одной «цыганке Тане» из «Живого трупа», и звали ее так же Таней. Играла она во МХАТе. Зычная, громогласная, бестактная.
Смешно, но фамилия ее — Друцкая-Соколинская. Ее папа, князь Друцкой-Соколинский, в ссылке, будучи алкоголиком и слабым человеком, сошелся с буфетчицей — не то карелкой, не то мордовкой. И от этого «мезальянса» родилась, на минуточку, княжна Друцкая-Соколинская. У нее еще был брат, рано умерший от белокровия, и сестра — абсолютно невнятное существо. Сама Татьяна — стройная высокая девка с шикарным бюстом и совершенно потрясающим сильным, резким, мощным, но немножко, я бы сказал, стеклянным голосом.
Она училась у профессора, брала частные уроки, пела во МХАТе. У нее было слабовато по части воспитания: князь Друцкой-Соколинский присутствовал в ней весьма условно. Просто алкаш, сосланный по какому-то антисоветскому делу.
На одну квартиру моего деда приходилось пусть не два князя, но два персонажа с княжескими фамилиями. Такое нечасто встречалось в советское время. С одной стороны Амилахвари, а с другой — Друцкая-Соколинская. Я уже не говорю о Шепелевых и Джемалях.
Таня подходила к Теймуразу и говорила: «Тёмчик, мы с тобой князья!», — и его перекашивало. Как-то Таня запела на даче. Бабушка только умерла, а Таня распелась. Мы были внизу, Теймураз возле колодца. Он говорит матери:
