— Интересно, — Илья опустил глаза. — Я только одного не пойму, Поль, почему «тоже»?
— Не смей врать! — сердито сказала Полина. — Вы проповедуете предельную искренность и смелость в общении. Зачем же ты…
— Виноват, — вздохнул Илья. — Наверно, старею. Да, конечно же, ты мне нравишься. Очень нравишься. Ну и что?
— Нет, нет! — она испугалась всерьез. — Так нельзя. Это не настоящее. Это нечто… старое, стыдное, — девушка мучительно подбирала слова. Лицо ее зарделось, стало то ли гневным, то ли обиженным, и Илья вдруг почувствовал какую-то пустоту, стремительно надвигающуюся на них, разделяющую или объединяющую — не понять.
— Это… ты же врач, знаешь. Внезапные влечения возникали раньше от чувственного голода… Патология бесконтрольной психики… Нет, не хочу.
— Погоди, Поль, ты все перепутала… — начал было Илья, но Полина уже шла к выходу из сада. Быстро, чуть ли не бежала, боясь, наверное, что он станет догонять.
«Зачем, зачем она так трезво и безжалостно? — с тоской подумал Илья. Кого она боится? Себя?.. Ну и Станция. Здесь даже отношения между людьми строятся по принципу дурацкой детской игры. Столько тепла, неподдельного тепла… и вдруг обжигающий холод. Нет, пора вплотную заняться Окном… И улетать. Конечно же, надо улетать».
— Лоран, не отвлекайтесь! — прикрикнул Илья на ассистента. — С этим справится и диагност… Следите за жизнеспособностью клеток.
Он быстро отсекал сожженные вакуумом ткани, обуглившиеся сосуды: «Прочь, прочь все, что поражено. Чем тщательнее удалена некротизированная ткань, тем больше активная площадь для трансплантата… Прочь и этот черный лоскут… Держись, мой милый».
От руки Исаева фактически осталась уже одна кость с лохмотьями непораженных тканей. Еще ужаснее выглядело развороченное плечо. В глубине рваной раны в области грудной клетки виднелась легочная масса.
— Протез, — все еще сердито проворчал Илья. — Протез и этот железный истукан мог бы вживить. Ге-ни-альное решеньице — протез! А вдруг, как говорит Ольга, они не понравятся друг другу?.. Ничего, я тебе, Иван, сейчас такую руку слеплю…
Универсальный диагност на «истукана» не обиделся. Он выбросил на объемном изображений искалеченной руки еще два красных огонька — места поражений, не замеченные хирургом — и тут же сообщил:
— Начинаю вводить стимуляторы митозного деления клеток.
— Молодчина, — похвалил Илья электронного помощника и добавил, обращаясь уже к Полине: — Подберите режим митогенетического облучения. Активный режим!
Начал поступать трансплантат. Розовая масса аккуратно ложилась на остатки руки, на плечо Исаева, но Илье показалось, что тубус хирургического комбайна движется чересчур медленно, и он приказал вскрыть еще один консервант.
Зачерпнул рукой. Бросил на операционный стол, будто ком глины. Еще и еще. Затем начал наращивать трансплантат на кость. Хуже всего было с формой руки. Илья лепил кисть и с нетерпением поглядывал на громоздкую установку диагноста: тот явно опаздывал с изготовлением форм. И если бывший врач Ефремов как хирург умел многое, то как скульптор — он это почувствовал сам — был беспомощен.
— Что там? — не выдержал Илья. — Посмотрите, что там с формой. Готова?
— На подходе, — тотчас ответила Лоран. — Идет стерилизация.
Она поглядывала на Илью с удивлением и робостью. С тех пор, как он принял решение изменить ход операции и резко отмел соображения электронного эскулапа, а также ее собственные, Илья словно забыл и о сверхгуманности своей новой профессии, и о тонкостях этикета — даже на «вы» перешел и покрикивает. Она понимала: сказывается колоссальное нервное напряжение, которое во все времена иссушало, сжигало талантливых хирургов.
«Он не просто талантлив, — подумала Полина. — Он еще и чертовски смел. Определить грань, за которой регенерация органов — напрасное дело, за которой остается чистое биопротезирование, — задача не из легких. А он решил ее, вопреки советам диагноста решил и, кажется, успешно».
Полина подалась к операционному столу, быстрым движением вытерла пот со лба Ильи. И пока рука ее уносила тампон, он успел ответить на заботу взглядом: коротким, полным тепла и немного обиженным.