Ефремов посмотрел в сторону камина. Пламя плясало и радовалось.
„Итак, как же развернутся события? — опять подумал он. — Для начала, конечно, бедой Анатоля займется „советчик“ — просчитает вероятность взаимности. Если и машина предскажет этой любви летальный исход, предлагаются химиотерапия, сеансы внушения, трудотерапия… А потом? Потом подопечный возьмет и объявит Службе Солнца свое вето[2]. Объявит и может страдать дальше. Всласть… Однако случай с Анатолем серьезный. Попытка самоубийства! Никакое „вето“ здесь не поможет. Значит, придется искать лекарство от любви. Безнадежное занятие“.
— Я видел ваши работы, — сказал Илья. — Некоторые понравились. Особенно автопортрет. Не каноничный и поэтому трогательный. Дождь… Желобки воды на оконном стекле. Сквозь них проглядывает лицо. Лицо одинокого человека.
Илья забыл выключить контур поливита, и вспышка эмоционального фона, калейдоскоп ассоциаций чужого мозга поразили, ошеломили его:
„Лицо одинокого человека. Одинокий — значит ненужный. Несостоявшийся. Несколько десятков картин, выставка, о которой сказали две фразы по системе „Инфор“… Несостоявшийся! Бесславное выступление, на Олимпийских играх… Несостоявшийся! Пробовал заняться архитектурой — скучно. Снова несостоявшийся! И, наконец, слова Ирины — „мне с тобой скучно!“ Скучно! Скуч-но! Значит, серый я. И в этом слове весь приговор… Гость? Его слова? Глупости все это. Тебе жизнь доказала, что ты не состоялся как личность. Что ты серый… Смирись с этим. Толь. Ведь таких, как ты, очень много. Обыкновенных, нормальных. Не гениев… Господи, какое страшное несовпадение желаний и возможностей… Так смирись, Анатоль. Серый цвет тоже бывает к лицу“.
— Я серьезно, — повторил Илья. — Великолепный портрет. Искренний, откровенный.
— Спасибо, — равнодушно улыбнулся Анатоль. — Вы не просто гость. Вы еще и щедрый гость. С вами даже ветер в наших краях появился. Слышите, сосны расшумелись.
Наутро Илья поспешно засобирался. Он чувствовал себя двойственно и поэтому муторно. С одной стороны, хотелось еще побыть у Анатоля — милый ведь парнишка, только душу себе истерзал, а с другой — Илью тяготила собственная неискренность. Пусть необходимая, оправданная, но все же неискренность. Неестественное состояние ума и сердца.
Обжигаясь, проглотил за завтраком несколько печеных картошек, заедая их розовыми кубиками мороженого сала, выпил две чашки кофе. Поблагодарил Анатоля за угощение и новенькие лыжи, которые уже стояли у порога.
— Заходите ко мне, — начал было Илья и тут же засмеялся, махнул рукой: — Впрочем, меня трудно застать дома. Браслет связи — надежнее. Мой индекс запоминается так…
Он скользил между сосен, иногда оглядывался и еще несколько раз видел неподвижную фигурку человека в коричневом старом свитере, прислонившегося к распахнутой двери своего одинокого жилища. Анатоль ничего не сказал на прощанье, даже рукой не помахал. Просто стоял и смотрел вослед. У Ильи перехватило дыхание, сердце сжала непонятная боль. Будто он не выполнил свой долг. Будто бросил больного. Одного. Среди мертвых снегов заповедника.
— Пошел вон! — замахнулся он лыжной палкой на гравилет, который вырулил к нему из-за деревьев.
Илья прибавил ходу. Он использовал каждый спуск, резко и сильно отталкиваясь палками, набирал все большую скорость. Уже ветер свистел в ушах, жгло в груди, а послушная серая тень гравилета все опережала его, как бы приглашая в кабину, пока Илья не сдался и не остановился.
Он выпрыгнул из гравилета, и тот, мигнув красными блюдцами бортовых огней, беззвучно взмыл вверх. Илья прищурился: после величия „зимних“ Карпат, после адовых глубин человеческого одиночества дремотная тишина аллей, синь бассейна и сияние солнца в стеклах верхних ярусов здания Школы показались нереальными и даже оскорбительными.
„Сердись на себя, неудачник, — подумал Илья, ускоряя шаг. — Когда ты был врачом, пусть обычным, но все-таки толковым хирургом, ты ни разу не терялся за операционным столом. А тут первый попавшийся эмоциональный всплеск чужой психики посчитал за причину депрессии. Все гораздо сложнее, мой мальчик. У Анатоля острый комплекс неполноценности. Несколько неудач плюс повышенная требовательность к себе, мнительность, а отсюда неверие в свои силы. Букетик, одним словом“.
