Но я решил скрыть от Шару свой интерес к художнику и ответил, что почти ничего о нем не знаю.
— Жаль. Вы бы поняли, почему Торки с головой окунулся в это предприятие. Босх благодаря особенностям своего творчества вызывает удивление, и Торки хочет этим воспользоваться.
— Каков сюжет фильма?
— Это тайна. Однако готов поспорить, что там обыгрывается «Сад земных наслаждений».
— Почему именно он? — спросил я встревоженно. Похоже, картиной одержим не один Тау.
— У этого полотна сильный эротический подтекст, и Торки использует его, чтобы подстрекнуть вуайеризм публики.
— Не могли бы вы пояснить? — попросил я писателя.
— Торки устроит огромную оргию. Но художественную, как скажут критики. Газеты будут писать о ней еще несколько месяцев. Правда в том, что это будет очередной порнографический фильм, выданный за искусство.
— Вы резко отзываетесь о Торки. Почему?
— Мне не нравятся лжецы. А он — один из них.
В этот момент, словно по волшебству, рядом с ним материализовалась Лора Кисс. Красота ее казалась почти неестественной.
— Я очень устала, — сказала она мужу томно. — Может быть, поедем?
Я хотел было поздороваться с ней, но она меня явно проигнорировала. Шару извинился и удалился вместе с женой. Несколько мгновений я стоял как громом пораженный, а когда пришел в себя, мне вспомнилась Алейт ван дер Меервенне, которой во время репетиции в соборе Святого Иоанна пренебрег Великий Магистр. Интересно, она чувствовала себя так же глупо, как я сейчас?
Алейт
Хертогенбос, июнь 1504 года
Алейт молилась, стоя на коленях в своей комнате, когда служанка пришла сообщить ей о приезде лекаря. За ним послали рано утром, но явился он только через шесть часов, поскольку задержался у постели богатой торговца, который был при смерти после падения с лошади, Но это был лучший лекарь в Хертогенбосе, и его стоило так долго ждать. Быть может, теперь Агнес наконец поправится. Это она нуждалась в лечении. Вот уже несколько недель бедняжка кашляла днем и ночью без остановки.
Сначала казалось, что это следствие сильной простуды, которую девушка подхватила сразу по приезде в Рудекен. В тот год весна выдалась холодная. С наступлением хорошей погоды Агнес поправилась. Жар прошел, силы вернулись к ней. Кашель тоже пропал. Но потом он почему-то появился снова и уже не поддавался никакому лечению. Им пришлось вернуться в город, ведь девушке, казалось, с каждым днем становилось все хуже и хуже.
Когда госпожа вошла в комнату больной, лекарь уже осматривал ее, однако он не произнес ни слова до самого конца своего посещения.
— Ну что? — спросила Алейт, провожая его за порог комнаты.
— Пациентка здорова.
— Тогда как вы объясните терзающий ее кашель?
Лекарь пожал плечами.
— Он идет не отсюда, — сказал он, показывая на грудь. — И не отсюда. — Он дотронулся до горла. — Как бы там ни было, я выпишу вам рецепт, который вы отнесете аптекарю.
— Припарка из семени льна?
— Нет, настой эхинацеи и ромашки, пусть принимает его дважды в день. Кроме того, каждый день давайте ей на обед мясо с кровью. Заставьте ее встать с постели. Свежий воздух и движение — вот лучшие лекарства. Она должна гулять.
Алейт скривила губы.
— Но ведь она на ногах не держится! Как она будет гулять?
Лекарь вздохнул:
— Сударыня, вот вам мое скромное мнение. Болезнь девушки — не телесного свойства.
И он ушел, не сказав больше ни слова.
Его последняя фраза весь день эхом звучала в голове Алейт. Лекарь не стал продолжать, но она и без того отлично знала, что недуг Агнес коренится в душе. И чувствовала себя отчасти виноватой в этом.
Еще до отъезда в деревню Агнес переменилась, стала молчаливой и печальной. В Рудекене она полностью замкнулась в себе и отказывалась откровенничать с Алейт. Целыми днями сидела у окна и смотрела на улицу, как будто ждала, что там кто-то с минуты на минуту появится. Простудилась Агнес именно потому, что всегда держала окно открытым, даже в дождь и плохую погоду.
Иногда по ночам Алейт слышала, как девушка плачет, и тогда ее захлестывало чувство вины за то, что она привезла компаньонку в деревню. Хоть она и повторяла постоянно, что сделала так ради блага Агнес, ответственность за ее горести лежала на совести госпожи тяжким грузом. Все эти месяцы Алейт наблюдала за страданиями девушки и каждый день надеялась на чудо, подобное тому, какое случилось с ней самой, когда ей удалось освободиться от сжигавшей ее страсти.
