В этом была суровая правда жизни, выстраданная вековым опытом кочевого и воинственного народа. Сумеет молодой хан, даже с таким воинством, вернуться с добычей, значит, боги милостивы к нему, и его правление принесет роду достаток и благоденствие. А погибнет — так тому и быть — не велика потеря. Ни он сам, ни сопровождающие его люди, не многого стоили.
Замыкал чамбул, извивающийся, словно тянущийся по пыльной дороге размотанный аркан, одинокий всадник. Уверенная осанка, недорогой, но добротный доспех, быстрый взгляд и отмеченное несколькими шрамами лицо, выдавали в нем бывалого воина. Это Кучам — воспитатель молодого хана в ратной науке. Аталык, приставленный к Салах-Гирею с самого раннего детства. И, если его выученик не пройдет испытание, аталыка ждет смерть. В бою или от рук палача. Плохой наставник никому не нужен.
Вот он внимательно огляделся, подержал над головой послюнявленный палец, посмотрел на солнце из-под приставленной ко лбу ладони, а потом тронул своего бахмата коленями и погнал вдогонку молодому хану.
— Останови отряд, повелитель! — крикнул еще издали, тем характерным для бывалого воина гортанным голосом, слышимым издалека и не создающим эхо даже в горах.
— Что случилось, Кучам? — придержал коня юноша. — Ты чем-то встревожен?
— Хоть молодой господин уже давно переступил тот порог, когда нуждался в моих советах, я все же дерзну напомнить, что до Тивильжанского брода осталась всего пара верст.
— Спасибо за заботу, но нельзя напомнить то, что не забыто, — надменно ответил молодой хан. — Неужели мой наставник думает: я не ведаю, куда веду чамбул?
— Нет, светоч моих глаз, я так не думаю, — с легким поклоном спокойно ответил воин. — Но ты не меняешь шаг и не отдаешь распоряжения на отдых. Вот я и осмелился вмешаться в твои мысли.
— Не понимаю, почему ты хочешь остановить меня на полпути к славе?! — удивился юноша, и мягкая улыбка на его лице сменилась выражением нетерпимости. Он ведь уже видел себя со сверкающим ятаганом в руке, которым налево и направо рубит русые головы. Воспаленное воображение юноши живо рисовало ему захваченные урусские селения, горы золота и самоцветов… В его объятиях извивались прекрасные пленницы… А тут — какое-то досадное недоразумение, явно нарочито придуманное придирчивым наставником.
— Потому, что сумерки только начинают опускаться на степь, и если мы будем двигаться дальше, то выйдем на речной берег задолго до наступления тьмы. А русы зорко стерегут свои земли. Казаков можно ненавидеть и презирать, но пренебрегать их дозорами нельзя.
— 'Волк любит ночь'?
— Да, мой повелитель, — изобразил поклон аталык. — Слова, произнесенные твоим прославленным прадедом, пусть станут путевой звездой всем правоверным воинам, на пути к победе. Я уже достаточно стар и поэтому не так бесстрашен, как мой господин, а кроме того — давно не был здесь…
— Чего ты хочешь, Кучам? Говори яснее!
— Прежде чем соваться к переправе, пусть чата Ибрагима поглядит: что там и как? Мне так будет спокойнее.
Юноша на мгновение задумался, покачивая головой в такт собственным размышлениям, а затем поднял кверху десницу с зажатым в кулаке кнутом. Очертил им над головой круг и рывком кинул вниз. Чамбул с некоторым замедлением остановился, а десятники опрометью ринулись к хану за приказами.
— Тут где-то рядом, чуть левее, должен быть небольшой буерак, — подсказал аталык.
— Нет, — решительно отмахнулся юноша. — Зачем? Прятаться нам не от кого. А долго ждать не придется. Переправимся на урусский берег этой же ночью. Выслать к броду разведчиков. Выставить дозорных. Остальным — отдыхать. Коней расседлать и напоить. Воды не жалеть. Река рядом. Огонь не разводить. Ждем наступления сумерек. Все. Аллах с нами.
— Аллах с нами…
Десятники низко поклонились и рассыпались по отряду, а вскоре только с высоты птичьего полета можно было заметить среди пожухлых трав четыре сотни дремлющих лошадей и две — людей.
Юный хан разлегся навзничь на подстеленном слугой ковре, подложив под голову мягкую подушку, а рядом, на горячую, как печь, землю, присел аталык.
— Хочешь еще что-то сказать, Кучам? — заметил нерешительность на лице старого воина Салах. — Говори, мои уши всегда открыты для твоих мудрых слов.
