В обычной жизни не имелось ситуаций, перед которыми Наташка стала бы мандражировать. Но сейчас коленки ощутимо дрожали, уж слишком сильно ей хотелось, чтобы встреча прошла быстро и главное с нужным результатом. Она даже на метро сюда приехала, потому что не хватило терпения торчать в пробках, где при случаи можно провести несколько часов подряд.
У меня все получится, твердо сказала Наташка и, толкнув тяжелую дверь, вошла в вестибюль.
Пятый изолятор представлял собой несколько небольших помещений, где содержались приговоренные к минимальным срокам люди до решения, оставлять ли их в черте города, или отправлять в тюрьмы области. Судя по полученной от местного начальства информации, сроки до десяти дней разрешали отбывать по месту жительства под обязательством являться каждое утро в участок на общественные работы, а вот месяц — это уже тюрьма, так что к вечеру аквелей должны увезти за границу города.
Дежурного предупредили о ее приходе, и вскоре он вел Наташку к временным камерам. Крашеный зеленой краской узкий коридор повернулся вправо, и Наташка увидела стол дежурного в углу левой стены, а вся правая представляла собой решетку, отгородившую совершенно пустое пространство с приделанными к стене деревянными лавками. Похоже, аквелей сунули в общую камеру с другими задержанными, ожидающими быстрого суда, потому что персональных крошечных коморок у левой стены было всего три, и все они были заняты — в каждой виднелось по битому молодому человеку, зачинщику ночной драки. Видимо, сотрудники изолятора посчитали необходимым разделить участников на случай повторных разборок.
В большой камере прямо на полу на расстеленных куртках кружком сидели: оба аквеля; заросший до ушей бородой старичок, вероятно, бездомный, но почему-то в довольно чистой, хотя и сильно поношенной одежде; пухлая дама, состоящая практически из одних окружностей, заботливо и плотно обтянутых полупрозрачным трикотажем и кружевами; а также загорелый жилистый мужчина средних лет с качественно разбитой губой и сморщенным презрительным лицом, которое явственно выдавало бывалого уголовника. В углу на лавке притулился тощий парнишка с иссиня-черными волосами, весь в черной коже и блестящих заклепках.
— Постарайтесь побыстрее, — бросил Наташке дежурный, зорко оглядывая подопечных, нахмурился и исчез в коридоре.
— Сдавай, — одернул уголовник темноволосого аквеля. Наташка разглядела в его руках потертую колоду карт. Так вот почему они сидят кружком, да они тут играют! Впрочем, приходивший к ней аквель смотрел насупившись и, похоже, не испытывал от ее триумфального появления никаких положительных эмоций.
— А чё она одна припёрлась? — тонко спросил паренек, сидевший в углу. — За кем она?
— Не за мной, — пробубнил дедок. — Никто не придет. Никому не нужен. Старик…
— Хорош языком трепать. Сдавай! — кривясь от боли в распухшей губе, повторил битый.
Наташка подошла к решетке ближе. Темноволосый перехватил взгляд друга и уставился на Наташку куда внимательнее.
— Вы не могли бы подойти? — попросила Наташка.
— Я? — удивление на лице аквеля выглядело совсем настоящим. — Ты мне, что ли?
— Да, я вам.
Темноволосый тоже сделал попытку подняться, но после короткого отрицательного мотания головой первого, уселся обратно и принялся неспешно тасовать колоду.
— Быстрее там с болтовней! Пока отыграешься у вас, со скуки сдохнешь, — пробурчал битый.
Аквель вразвалочку подошел, остановился напротив, сунув руки в карманы.
— Чего тебе?
Наташка мысленно зааплодировала. Еще бы сплюнул на пол — и вообще смотрелось бы безупречно.
— Ты меня не помнишь?
Он еле видно сморщился.
— Чего пришла?
— У меня предложение. Деловое, — тут же уточнила она.
Аквель сделал шаг ближе и Наташка машинально тоже сделала шаг, не желая, чтобы предложение расслышали все обитатели камеры. Теперь их разделяло всего полметра пустого пространства, разрезанного частыми прутьями решетки.
— Давай выкладывай, подруга, по-быстрому, чего надо, меня ждут.
Наташка перестала разглядывать его футболку, застиранную, с растянутым воротом, кровоподтек на левой скуле и негромко заговорила:
