Я, помню, плавал в Архангельске в 1933 году со старым капитаном Хабаровым, опытным, но беспокойным человеком. Иногда совсем неожиданно, в самый, казалось, неудобный момент, он начинал делиться своими воспоминаниями, и тогда можно было услышать много интересных вещей. Швартовались мы как-то раз к пассажирской пристани. Капитан Хабаров запоздал с задним ходом и с беспокойством посматривал, как движется вперед судно. От нетерпения он притопывал ногой и что-то говорил про себя. Я прислушался. “Миленький, остановись, миленький, не подведи, - твердил он. - Родименький, отблагодарю”. Посулы, видно, помогли, и судно остановилось в нужном месте. Капитан Хабаров ласково погладил полированные поручни на мостике.
К БЕРЕГАМ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ
Пока выгружали бревна, которые мы привезли из Сов гавани, я старался получить в пароходстве груз на переход в США, а это дело непростое.
Предстояло погрузить около трех тысяч тонн досок и руду. Брать полный груз руды на судно, находящееся в аварийном состоянии, я считал невозможным. Но и без нее нельзя было отправляться в плавание: лес шел только до острова Адак. А на переход через Тихий океан леса не дали. Значит, полпути залатанное днище теплохода будет хлюпать по волнам, и заплаты полетят сразу - в этом я не сомневался. Руда должна притопить аварийное днище. Но она одновременно понизит центр тяжести судна и придаст ему стремительность при качке. Тоже опасно.
Долго я колебался и после бессонной ночи все же согласился принять 1200 тонн руды. Она грузилась как балласт, ее распределили тонким слоем во всех трюмах, кроме первого, носового. Сверху грузили доски: лесной груз увеличивал плавучесть судна.
Утром 10 декабря 1943 года я пришел за наставлениями к начальнику пароходства.
- Что ж, - сказал Василий Федорович, - о чем с тобой говорить, пожалуй что все сам знаешь… Одно скажу: будь осторожен. Не суйся в проливы в тумане.
После обеда, приняв на борт лоцмана, мы вышли за боновое ограждение и направились в порт Находку для бункеровки. Деревянный причал едва дышал, швартоваться приходилось без буксира. Но во время войны мы привыкли обходиться “без удобств”. Декабрь давал себя знать. Морозило, бухта забита намерзшим льдом. На следующий день утром, заполнив топливом цистерны, отвинтили шланги и приготовились к отходу. Пришли пограничники, явился лоцман, и снова заработала машина.
12 декабря шли с лоцманом к бухте Валентина. Радист принес на мостик радиограмму: “Пароход “Валерий Чкалов”… широта, долгота. Получил трещину, лопнула палуба, обшивка правого борта до ватерлинии. Положение судна чрезвычайно опасное, требуется немедленная помощь КМОР. Шанцберг”.
Как всегда при получении подобных телеграмм, на душе становится тяжко. Где-то в штормовом море борются люди за свой пароход, их жизнь в опасности. Представил себе Александра Федоровича Шанцберга, с которым мы знакомы. Высокий краснолицый старик с совсем белыми волосами. Трудно ему сейчас…
Я проложил на генеральной карте Баренцева моря координаты. Судно находилось далеко, где-то у Алеутских островов… На призыв откликнулось несколько ближайших к “Чкалову” судов. На следующий день началась буксировка терпевшего аварию судна, а затем произошла трагедия: судно переломилось. В конце концов обе его половины были спасены и отбуксированы в порт.
Позже мне рассказал об этой аварии Александр Федорович Шанцберг.
Вечером прошли опасные места, приходилось идти по фарватеру среди минных полей, известному только лоцману, и стали на якорь в бухте Валентина. Здесь уходил лоцман и начиналось самостоятельное плавание.
Туман - давнишний враг моряков. Мы увидели его издали: огромный белый занавес, спустившийся с неба, двигался нам навстречу. Нижняя часть занавеса медленно колыхалась в волнах. А потом судно вдруг сразу очутилось в густой молочной пелене, и с капитанского мостика с трудом можно было различить, что делалось на баке или на юте. Вахтенные напрасно силятся что-нибудь рассмотреть в тумане. Каждые две минуты судовые сирены резким воем нарушают привычный и равномерный шум работающих дизелей, предупреждая встречные суда…
