Когда наступила ночь, Селемани медленно тронулся в путь. Шаг за шагом шел он назад, по собственному следу, все время останавливаясь, прислушиваясь, принюхиваясь. Подойдя к лагерю на расстояние примерно 500 метров, он почувствовал запах ненавистного огня и ненавистного человека. Костры тлели, один африканец храпел, другой, объевшись мясом, стонал, нигде не было видно часовых. Селемани неслышно подобрался ближе.
До лагеря оставалось еще метров двадцать, когда ненависть и гнев взяли верх над осторожностью, приобретенной за несколько десятилетий. Громко затрубив, старый слон бросился на маленькое скопление шалашей, сокрушая все вокруг.
Первым на его пути оказался шалаш, где спал «подонок из Европы». Не успел вскочивший в ужасе браконьер схватиться за винтовку, как был уже растоптан передними ногами разъяренного великана. Африканцы воспользовались э~……«ясным мгновением и попрятались, а Селемани тем временем хоботом разносил шалаши. В одном из них он обнаружил останки своего верного товарища. Селемани поднял хобот, и в тишине ночи раздался леденящий душу крик смертельно обиженного животного.
Несколько минут спустя древний Селемани вернулся в чащу и в одиночестве направился к одному из тех неприступных ущелий, куда за ним не решался следовать ни один человек.
Испуганно визжали гиены, громко бранились павианы. Так же как много лег спустя в последнюю ночь, проведенную нами в заповеднике у озера Амбосели, где мне пришлось дать ответ па вопрос племянницы: «Кто такой или что такое Селемани?»
* * *
Плотные тучи затянули небо. На землю упали первые капли дождя, на горизонте засверкали зарницы. Где-то вдали, в направлении Найроби, уже шел дождь.
Если начнется сезон дождей, то даже вездеход не сможет проложить себе путь через жидкую грязь. Меня охватило беспокойство. Рано утром я дал указание подготовить обе наши машины к немедленному отъезду. Затем поспешил в канцелярию и спросил метеоролога-африканца о прогнозе погоды.
— Боже мой, вы еще здесь? — вскричал он так, словно перед ним появился призрак. — Проехать можно только по дороге на Намангу, все остальные пути, ведущие в направлении Найроби, уже затоплены.
Между тем в нашем лагере собирались завтракать.
— Отставить! — сказал я, не обращая внимания на непонимающие взгляды моих спутников. — Едем немедленно!
Я сел за руль мерседеса.
Грозовые тучи заволокли небо. На одной из дорог висел щит с надписью: «Путь для проезда в сезон дождей». Ночью здесь тоже прошел сильный дождь, но почва жадно всосала влагу, и только местами остались небольшие лужи, неопасные для опытного водителя.
Достигнув главного шоссе, мы вздохнули свободно и покатили в Намангу, где находится развилка дорог: одна из них ведет в Танганьику, другая к нашей цели — Найроби. Антилопы и жирафы, стоявшие у обочин, служили живым подтверждением того, что Кения все еще изобилует зверями.
В Найроби выяснилось, что «Азия», шедшая из Бомбея, сможет доставить нас в Геную.
Для посещения национального парка Найроби, который тянется до городских ворот, оставалось всего несколько часов. Меня интересовало теперь только одно животное, которое четверть века назад избежало моей кинокамеры да и во время последнего путешествия нигде не хотело показаться. То была антилопа канна — крупнейший представитель семейства, состоящего из многочисленных видов и обитающего в Африке.
Светло-коричневая или желтовато-серая канна, похожая на корову, с характерным длинным мехом на брюхе, имеет 3 метра длины и 2 метра высоты; ее угловатые рога закручены, как у винторогих.
Я напрасно потратил все утро на розыски этого совсем не редкого животного, едва не «переехав» целое семейство львов.
На следующее утро я снова предпринял такую же попытку. Удача все же не покинула меня: две робких антилопы-канны выбежали прямо на наш объектив.
Съемки закончены!
14 ноября 1956 года «Азия» медленно отвалила от африканского берега. Пока она осторожно выходила из гавани Килнндини в открытое море, я еще раз окинул тоскливым взглядом часть материка, с которым расставался в десятый раз.
Как много изменилось с того времени, когда шесть десятилетий назад я впервые раскинул в Африке свою палатку; как велики перемены, которые происходили и происходят и на побережье, и в степях, и в девственных лесах, неся, как я надеюсь, лучшее будущее моей любимой Африке.
