— Папа, я видел на станции Конфорку!
Отец сидел за кухонным столом, склонившись над книгой.
— Какую? — спросил он, скосив глаза на самовар, — конфорка была на месте, на ней стоял чайник.
— Да эту самую… Конкордию Макарову, она еще до революции ирисками у нас торговала.
Отец захлопнул книгу.
— Видел?.. Ну и что?
— Наверное, она опять лавочку откроет?
— Может быть, и откроет… А ты куда?
Костя ответил уже с порога:
— К Томасу Эдисону!
В калитке он столкнулся с дядей Филей. Тот нес корзинку, сплетенную из зеленых тальниковых прутьев. Спросив, дома ли отец, он вошел в избу.
В переулке Костя остановился, всунул в рот два пальца и дважды пронзительно свистнул. Сейчас же откуда-то с огорода раздалось в ответ:
— Ого-го!
— Давай сюда! — крикнул Костя.
В ожидании товарища он присел у забора, и, сгребая к ногам желтый, омытый дождями песок, задумался. У Кости узкие, покатые плечи, и поэтому кажется, что руки его начинаются сразу же от шеи. Грудь у него тоже узкая, впалая. «Петух» — иногда дразнили его ребята. Волосы тщательно причесаны, надо лбом небольшой вихор, глаза серые, мечтательные. Нос длинный, острый. Отец в шутку говорил: «Он у тебя, брат, гоголевский».
Через несколько минут в переулке появился Васюрка. Костя оглянулся по сторонам и спросил тихо:
— Вы свою баню топите?
— Давно уж нет… Каменка развалилась. А зачем она тебе?
— Пригодится! Скоро узнаешь… Айда к Шурке!
Из-за угла с плачем выбежал маленький Витька. Как всегда, он кричал:
— А я? И я с тобой!
По привычке Васюрка сорвался с места, но Витька заплакал еще громче. Васюрка передразнил братишку, подал ему руку. Костя хотел взять Витьку за другую, но вспомнил, что малышу нельзя будет поддерживать штанишки, и сердито сказал:
— Перестань хныкать!
На макаровском крыльце сидели Пронька и Кузя. Оба они держали в руках по капустному листу. На листьях лежала кучками переспелая, мятая, с вылезшими косточками черемуха. Мальчики захватывали ягоду прямо губами. Кузя выплюнул несколько косточек и протянул свой лист подошедшим товарищам:
— Пробуйте! Лучше сахара!
Он вытряхнул липкую ягоду в подставленные ладони.
— Эх, ребята, — со вздохом сказал Костя, — наверное, последний разок мы на этом крыльце сидим!
— Почему? — удивился Кузя, накрывая свою голову капустным листом, как тюбетейкой.
— Конфорка приехала!
Васюрка так удивился, что поперхнулся косточками и закашлялся.
— Откуда взялась эта купчиха? — наконец спросил он. — Она меня раз на одну ириску надула, жадюга!
— Айда! Потом разберемся! — сказал Костя, вытирая о рубашку испачканную черемухой ладонь…
* * *
Дядя Филя и Костин отец, поговорив в избе, вышли в огород. Тимофей Кравченко выдернул два куста картошки, зачерпнул из колодца воды и, вымыв в ведре молодые, с нежной розовой кожицей клубни, высыпал их в зеленую корзинку.
— Так удобнее! — сказал он, добродушно усмехнувшись в усы.
Мужчины степенно ходили от грядки к грядке, рвали огурцы, морковь, горох.
— Угощайся, солдат, — говорил Кравченко, весело подмигивая, — набирайся сил! Пока сигнала ждем, надо оружие добывать. Одним словом, вот пойдут эшелоны чехов, не надо зевать… «Картошку» и «горох» раздадим по рукам, а что покрупнее — спрячем на кладбище… Видал, какой мы со старухой хмель вырастили? — похвалился он громко, настороженно оглядываясь по сторонам.
По высоким палкам вилась толстая живая нитка растения с маленькими листьями и плодами, похожими на шишечки лиственницы.
— Добрый хмель! — похвалил дядя Филя. — А Никифор Хохряков ловко сегодня приветствовал беляков.
— Больше так рисковать не следует, — строго наказал Кравченко. — Телеграмму Вани Лежанкина передайте в депо и путейским… И еще вот что! Сын мне сказал, что макаровская девка появилась. Надо полагать, не зря вынырнула!
— Зато папаша ее никогда не вынырнет! — засмеялся солдат.
— Того мы всерьез искупали! — У Кравченко смеялись одни глаза — озорные, выпуклые. — Ну, а за Конфоркой надо смотреть, она здесь всех знает и, если в папашу удалась, то нам худо будет…
