— Если бы наша организация могла вам чем-то…! — закричала я в почтовое отверстие, однако на середине предложения разрыдалась, так все выглядело безнадежно, казалось, от меня никакой помощи, я все только запутываю и порчу, и все-таки, уже ни на что не надеясь, я прошептала в замкнутую дверь последнее слово «помочь», затем быстро спустилась по лестнице, а оттуда во двор, где успел сгуститься вечер и стало еще темнее, влажнее и холоднее.
Потом я все бежала и бежала, утирая слезы и стараясь не запускать руки в волосы, чтобы не рвать их на себе и не колотить эту глупую голову, которая раз за разом умудряется только усугублять любой кошмар; а потом я оказалась в машине и сразу за этим уже в центре, а потом на шоссе, глядела, как трепещет на лобовом стекле то ли квитанция о штрафе, то ли рекламная листовка, и слушала радио, неожиданно включившееся, когда я залезала в машину, передавали новости для иммигрантов на упрощенном финском, говорилось о событиях в мире и отдельно об аварии в Кераве — душераздирающе дотошно и въедливо, и я вдруг осознала ту беспроглядность, которая царила вокруг.
И вот наступил последний и решающий эпизод во всей этой череде злоключений и неурядиц, но до него надо было пережить еще одну досадную неприятность.
Утром свет ударил в глаза и каким-то странным образом одновременно в нос, пробрав до самых костей. Дома все шло кувырком. Посуда выскальзывала из рук, стулья падали, заботы, тревоги, страхи и волнения сталкивались в голове. Как только невыносимая тоска из-за аварии на какое-то время отпускала, ее место тут же занимало чувство стыда за все это лицедейство, а следом и страх, вызванный статьей в газете, полицейскими и еще Бог знает чем. Стало тяжело находиться в собственном доме, который вдруг до отказа наполнился мрачными мыслями, которые давили со всех сторон, а на улице казалось, что из каждого угла за мной кто-то наблюдает.
От сына не было вестей. Попыталась позвонить ему на все известные мне номера, но в трубке по-прежнему раздавались только далекие тревожные гудки и сообщения о том, что обслуживание-абонента-временно-приостановлено.
Мне стоило больших усилий отправить Ирье вечером сообщение: «Держись. Ирма». Она не ответила. Я терпела довольно долго. Старалась сохранять хотя бы какое-то подобие душевного равновесия, заставляя себя сосредоточиться на непрерывной уборке, глажке, опасливых вылазках в магазин и тщетных попытках дозвониться до сына каждую четверть часа. А в голове все время стучало, что надо позвонить Ирье, раз уж она почему-то не ответила на сообщение.
Еще из головы никак не выходила госпожа Мякиля, из-за нее тоже я чувствовала себя ужасно, мне хотелось позвонить и ей, чтобы извиниться и тактично спросить о похоронах, не знаю, отчего я так зациклилась на вопросе погребения, но сердце подсказывало, что на похороны надо пойти, ради всех этих людей. Однако на похороны приглашать саму себя не принято, надо что-то придумать, только сложно сказать, что именно, ведь я даже не знала, когда будут хоронить, у госпожи Мякиля спрашивать бесполезно, а спросить у Ирьи я не решалась, казалось, она и так сама не своя, а тут еще я лезу с вопросами. В какой-то момент я даже думала позвонить им обеим и назваться чужим именем, но наверняка из этого ничего не вышло бы. Как бы я ни пыталась изменить голос, Ирья бы меня точно сразу узнала.
Мне явно нужно было чье-то плечо, не какое-нибудь там божественное вмешательство, а просто чтобы было с кем поделиться, но поблизости знакомых не было, все в Кераве, а их-то я как раз не хотела беспокоить. Попробовала опять позвонить сыну, но, как и в прошлый раз, безрезультатно. Решила пойти и постучаться к нему домой. Но, уже выйдя на улицу и пытаясь сориентироваться, я поняла, что совсем не помню, где он живет, пришлось вернуться домой, чтобы выудить откуда-нибудь его адрес. Когда я наконец снова вышла на улицу, страшная догадка обдала все мое тело холодным потом чувства запоздалой вины, который на легком морозе застыл ледяной коркой где-то между одеждой и кожей: я поняла, что вот уже почти десять лет не заглядывала ни в одно из его жилищ, хотя он порой до позднего вечера рассказывал мне об очередном переезде.
