Проскочив мимо сирийца, радостно размахивавшего в воздухе проводом для подзарядки, я добралась до машины, и только тут поняла, что снова совершила нечто категорически недопустимое.
Что вы думаете об орешках?
Кто может ответить на подобный вопрос? Кто о них вообще думает?
*
Домой доехала без аварий и вообще без инцидентов, припарковала машину, забралась на свой этаж и первым делом искромсала ножницами все эти проклятые газеты. Глупо, конечно, дурацкая затея, но что же делать, когда из всех оконных стекол, зеркал и даже крышек кастрюль на тебя смотрят глаза лжеисследовательницы. Глаза мошенницы.
На улице что-то шумело — ветер, дождь, не знаю. Есть я не могла, заставила себя лечь. Живот и жизнь шли кувырком.
На следующий день меня охватила тревога. Я беспокоилась и о Йокипалтио с Ялканенами, и о себе, а еще о сыне, он ведь обещал позвонить, когда грозился, что уедет, и вот не позвонил, но может, и звонил, в общем, поводов для тревоги было выше крыши. Я стала звонить ему сама, сыну, и, пока звонила, случились две непонятные вещи: вначале телефон сказал, что абонент временно недоступен, а сразу вслед за этим, когда я попробовала еще раз набрать номер, тот же голос сообщил, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Когда я сделала третью попытку, в трубке раздались короткие нервные гудки, от которых на душе стало не намного легче, чем от двух предыдущих сообщений.
Какое-то время я просто стояла, дрожа и всматриваясь в похожие на сироп дневные сумерки раннего декабря, в которых плавали сиротливые капельки снега, затем начала переставлять кастрюли с места на место и заправлять кофе в кофеварку; невозможно было просто стоять. А потом озлобленно громыхнула створка почтового ящика, и на пол что-то упало, я тотчас кинулась в прихожую и на коленях стала разбирать разлетевшиеся по полу рекламные газеты, в которых, как ни странно, не было ни слова о Кераве, хотя с чего бы ему там взяться, когда это были хельсинкские газеты.
Так он и прошел, целый день, в отчаянии, сидении, вздрагивании и бесцельном кружении по комнате. Время от времени звонил телефон, в ожидании вестей от сына я отвечала на все звонки, но именно сына так и не услышала, вначале ошиблись номером, потом мне пытались всучить журнал «Лошадники», затем с издевкой в голосе расспрашивали о моих потребительских пристрастиях; и, наконец, позвонил управдом, у него был вкрадчивый голос и абсолютно нелепый повод, он спросил, не теряла ли я ключей, и когда я, решительно отрицая этот факт, прокралась к окну и выглянула из-за занавески, он стоял там в своем идиотском графском облачении, держал телефон около уха и таращился прямо на мое окно.
«Прохвост, — подумала я. — Какой прохвост». А потом случилось нечто удивительное: внезапно напавшее на меня раздражение заставило на несколько секунд забыть обо всех тяжелых ползучих мыслях, и этот небольшой перерыв так благотворно сказался на организме, что я наконец поняла, что невероятно голодна. Достала из морозилки замороженный капустный суп и стала его разогревать. Там, в морозилке, чего только не было, но почему-то вдруг ужасно захотелось именно супа, настоящего, трижды подогретого, а потом замороженного, бедняцкого, такой фронтовой похлебки.
И настолько этот суп помог, и вкус у него был именно такой, каким должен быть у подобного незамысловатого варева, что он пусть и на мгновение, но каким-то образом заставил меня воспрянуть духом, да так, что хотелось чуть ли не кричать «эгегей» и «где наша не пропадала». Но суп был вычерпан, и вскоре я обнаружила, что сижу за столом и внимательно изучаю пористую поверхность стены соседнего подъезда, освещенной сгущающимися сумерками, пью кофе и после второй кружки становлюсь все более беспокойной, необъяснимая тревога снова начала заполнять мою голову. Так прошел вечер. Не придумав другого занятия, я стала через каждые пять минут набирать номер сына. Теперь уже отвечали отрешенно, что номер не обслуживается. Около восьми я переместилась в кровать. Сцепив пальцы на груди, принялась рассматривать вьющуюся по потолку трещину, которая верно повторяла юго-западную береговую линию Европы — в этом я убедилась, достав в одну из бессонных ночей атлас. Довольно точная загогулина, ровно как от Антверпена до Лиссабона. То еще расстояньице.
