— У тебя новая прическа, — сказала я как-то совсем бесцветно, так говорят, когда не знают, в каком ключе стоит начать разговор. С одной стороны, чувствовалось, что теперь я в безопасности, меня сюда звали, но, с другой стороны, было боязно, казалось, что я мешаю, вторгаюсь в чужой дом, доставляю людям беспокойство своей явной ошарашенностью и пришибленностью.
— Как тут не причесаться, — сказала Ирья. — Все-таки важные гости.
Повинуясь жестовому приказу и пробираясь на ощупь в прихожую, я все же осмелилась поинтересоваться, ходила ли она в парикмахерскую. Ирья ответила: да что ты, неужели так хорошо вышло, это все разрекламированная химия, хотя ты об этом уже спрашивала. Вон в ванной еще пар стоит.
— Хорошо получилось, — промычала я, стягивая сапоги. Пальто тоже надо было снять, но быстро не получилось, все было влажное от дождя, да и общая координация движений слегка нарушена. Ирья, однако, сразу пришла на помощь, по-дружески. И сказала, что нос выглядит совсем недурно.
— А, да, — сказала я плоским голосом, лишенным какой бы то ни было интонации, все еще не в силах определить, как настроена по отношению ко мне Ирья.
— Совсем недурно, — продолжила Ирья с каким-то немного отсутствующим видом. Потом она слабо улыбнулась, ничего другого не оставалось и мне, я тоже попыталась улыбнуться, хотя на мгновение холодный ветер обиды уже успел коснуться пальцев, почему-то именно пальцев, это было похоже на жуткий судорожный импульс. Этот ужас я тут же попыталась отогнать от себя. Потом, к счастью, мы двинулись дальше, к кухне, в коридоре наткнулись на дверь в гостиную, она была приоткрыта, и в гостиной бубнил телевизор. У Ирьи, видимо, что-то спуталось в голове, и она не стала представлять меня лежащему на диване в темной комнате мужу с экранно-голубым лицом, а только махнула как-то нехотя рукой в сторону гостиной, словно говоря: ну вот, он там. Я же стояла в дверях, как пришибленная, всматривалась в полумрак и ждала непонятно каких дальнейших указаний. В воздухе пахло недавней ссорой, ощущалось какое-то остаточное напряжение, его всегда можно почувствовать, стало ужасно неловко, словно в животе образовалось пустое пространство и толком не знаешь, то ли это от голода, то ли просто бездонная пустота, всепоглощающая, но возникшая не вовремя и не в том месте.
— Ну и видок у малявки, редкое дерьмо, — прорычал вдруг мужчина на диване. У него был водянистый взгляд и вид если не работяги, регулярно избивающего жену, то, по крайней мере, какого-то брюхоногого моллюска, в майке и спортивках с пузырящимися коленями. Белые носки валялись под стеклянным столиком.
Теперь и у меня, надо сказать, все в голове перепуталось. Меня охватил испуг. Словно неожиданно врезалась во что-то, хотя все время стояла на месте. Что он хотел этим сказать? Сразу подумала, что он, конечно, меня имел в виду, но тут же поняла, что это невозможно, хотя за каких-то неполных два часа меня успели обозвать и дядей, и девчушкой. Теперь же было такое ощущение, что я без конца роняла вазы, и фотографии, и что-то еще с комодов и столов, хотя все это время я просто стояла на месте. Оставалось только надеяться, что человек на диване не окажется чудовищем, это было бы уже слишком, особенно после той ужасной женщины у Хятиля. И чем больше я надеялась, что муж Ирьи окажется хорошим человеком, тем сильнее опасалась, что мои надежды всего лишь фикция.
Он, похоже, и не заметил, что в доме гости, и так как Ирья вдруг застопорилась, я решила изобразить что-то вроде громкого покашливания.
— Надо же, — промычал муж Ирьи и повернул угловатую щетинистую голову в сторону двери, заметив, что там кто-то стоит.
— Это Ирма, — сказала Ирья.
— Добрый день, — сказала я.
— Добрый. И простите, что я вот так, я не знал, что вы там стоите. Но вы только гляньте на него.
Он опять уткнулся взглядом в плоский телевизор, стоявший на бескнижной книжной полке. По-моему, ничего особенного там не было, ни в телевизоре, ни в программе, какого-то семи-восьмилетнего парнишку посадили за черный рояль, в глаза бросалась, пожалуй, только костюмная скованность его тела.
