Решив, что имею дело с ненормальным, я не стал вдаваться в подробности, а решил ковать железо, пока оно горячо: мы сели в такси, поехали в Республиканский военкомат, там меня вычеркнули из списка, внесли Алика и рядом приписали – «доброволец». Все произошло за полчаса, и я не мог поверить в свое счастье. Теперь я мог поинтересоваться спокойно, почему столик в «Интуристе» должен заказывать не я, а он.
– Потому, – ответил мне Алик, – что я в прошлом году был на этих сборах и заработал столько, сколько за пять лет в своем конструкторском бюро не заработаю. Ты ведь призываешься на должность начальника склада горючего! А это бабки, чувак! И притом огромные. Я продавал солярку колхозам, у меня всегда была личная машина, весь район ползал у меня в ногах, чтобы я помог с горючим, небезвозмездно, конечно. А еще у меня раскупали любую мелочь, вроде пустой тары из-под масел, представляешь! Так что эта поездка – сплошное Эльдорадо!
Алик вернулся через полгода и пригласил меня в «Интурист». И несколько раз провозглашал тост за мое здоровье и предупредил, чтобы в следующий раз, если придет такая повестка – сразу к нему.
Так что это был единственный серьезный случай, когда я мог загреметь в армию, все остальные я избежал, не отделавшись даже легким испугом.
И вот относительно недавно, когда я развелся со своей второй женой и должен был переехать в другой район города, мне необходимо было сняться с военного учета, я пошел в свой райвоенкомат. Работник отдела открыл сейф, нашел мою карточку и, прочитав вслух мою фамилию, вдруг вскочил.
«Все! – похолодел я. – Настал час расплаты!»
– Поздравляю, вы повышены в звании! – протянул офицер мне руку для пожатия. – Отныне вы старший лейтенант!
Так что годы моего скрывания и увиливания от повесток не прошли даром. Как говорят, «награда нашла героя!».
«А вся киноэтика заключается в том, что режиссер не должен жить с актрисами».
Илья Ильф. «Записные книжки»
Я приехал в Ереван, когда уже половина моего дипломного фильма была снята и в группе уже произошел скандал между главной героиней и режиссером фильма Рубеном Мурадяном.
– Она в меня влюбилась, буквально проходу не дает! – сказал Рубен мне при встрече. – А это очень плохо для картины, для творчества. Сейчас я с ней не говорю, все распоряжения передаю через второго режиссера.
А в гостинице «Ани», где жил Рубен, он подготовил мне номер рядом со своим номером – мы могли, при желании, перестукиваться через стенку.
– Да, Толик, вот еще одна неприятность, – сказал он мне в гостинице. – Представляешь, каждую ночь, только я усну, ровно в полпервого кто-то звонит, будит меня и молчит в трубку. Это продолжается уже неделю. Поверишь, я боюсь уже спать – жду звонка. Утром невыспавшийся иду на съемки – тоже мало приятного. Хорошо, что ты приехал, вовремя. Сегодня будем ловить этого негодяя – я все подготовил, со всеми службами договорился. Будем ждать звонка, и, как только мне позвонят и будут молчать, ты бежишь к дежурной по этажу Асмик и говоришь ей, что к Рубену позвонили. Дальше она знает, что делать, – она звонит на станцию и там запеленгуют номер звонящего.
После двенадцати мы уселись возле телефона в номере Рубена, ожидая звонка. Рубен заметно нервничал:
– Представляешь, вдруг сегодня, когда все уже у нас организовано, звонка не будет. Вот будет обидно…
Но ровно в половине первого раздался звонок – Рубен хищно бросился на телефон и стал ангельским голосом говорить в трубку:
– Как хорошо, что вы позвонили! Я уже не могу уснуть без вашего звонка… – И мне сделал знак: Беги!
Я понесся по коридору и сообщил дежурной Асмик, что звонок состоялся. Она тут же по своему телефону связалась со станцией. Несколько минут мы оба ждали, а потом Асмик положила трубку, довольная вышла из-за стойки и решительно направилась к Рубену в номер.
– Это его героиня звонит! Вот негодяйка!
Когда мы зашли к Рубену, он все еще ворковал, как сирена, заманивающая Одиссея:
– Вы не представляете, какое удовольствие мне доставляет слушать эту тишину, наполненную вашим присутствием…
Я сделал ему знак, что все в порядке, номер установлен. И Рубен тут же радостно вскрикнул:
