В Дели мы застали высокого гостя, приезд которого особенно ярко подчеркивал значение Индии как мировой державы. Приехал Кваме Нкрума, премьер-министр Ганы[8], и думаю, что его интересовали не рынки, поставки, займы или военные договоры. Он хотел получить у здешнего народа моральную поддержку в борьбе, которая ведется в Африке с той же целью, с какой Неру проводит свои мероприятия в Индии: с целью окончательного освобождения от империализма, ликвидации последствий колониализма.
Нкрума выступал в том же зале, где обычно играли мы. Это интеллигент с высоким лбом, опытный полемист; вместе с тем в его ораторских жестах порой проступала грация негритянских детей. И тут же он мог твердо опереться о кафедру, как воинственный спринтер. В его выступлениях были одновременно места наивные и сильные. Он возлагал преувеличенные надежды на свободные выборы, на парламент, как на безусловное средство достижения свободы. Но при этом исходил из такой искренней веры в политическую зрелость населения своей части света, что трудно было упрекнуть его.
Еще большее впечатление произвел на нас принимавший его премьер-министр Индии Джавахарлал Неру. Он не выглядит атлетом, скорее он обаятельно строен и элегантен, быстро реагирует на все, его любезность не лишена кокетства. В нем чувствуются спокойствие и уверенность зрелого мужа, долго занимающего руководящий общественный пост и сознающего значение достигнутых им успехов. Если он скучал, то не притворялся, что не зевает. А его улыбка не была едва заметным движением уголков губ.
Я разговаривал с ним дважды. В первый раз на спектакле «Глиняная повозочка», когда он старался растолковать нам смелость инсценировки этой древней драмы. Во второй раз на нашей собственной премьере. Он пришел тогда в сопровождении своей дочери Индиры и ее сыновей.
О создании благоприятной атмосферы в зале заботилась супруга нашего посла, которая сидела между индийским президентом Прасадом и премьер-министром. Она очень волновалась за нас, желала нам успеха, и я старался шепотом убедить ее, что она напрасно беспокоится: все равно сегодня все кончится так же плохо, как в Камбодже, когда на нашем спектакле присутствовал король, — на самом интересном месте погаснет свет.
Увы! так оно и было! Я думал, что провалюсь сквозь землю. Наклонился к Неру и лепетал дипломатические извинения. Но на этот раз в темноте раздался быстрый и прямой ответ:
— Ведь это не ваша вина!
Тока не было во всем районе, но, к счастью, очень недолго.
Затем все шло гладко до перерыва, которого мы тоже ожидали с большим напряжением. На этот раз мы перенесли антракт поближе к концу спектакля, так как наши друзья предупредили, что ’'индийские сановники обычно уходят после первой части. Но антракт кончился, а президент и премьер-министр сидели в своих креслах. Почему? Неужели ради прекрасных глаз наших кукол? В высоких политических сферах в такие мотивы не верят, а я все-таки думаю, что ничего сложного здесь не было. Господа развлекались, хотели знать, чем все кончится, поженятся ли наши герои.
Кончилось все в точном соответствии с названием нашего обозрения. Это был успех, журналисты поставили актерам пятерки и если и упрекали их, то главным образом в том, что они уже торопились ехать из Дели дальше.
Была устроена пресс-конференция, на которой один индийский писатель спросил: «Почему талантливый чешский народ сосредоточивает все свои силы на кукольном театре и не развивает обычного театра?» О, ужас!
Заблуждение индийцев надо было рассеять. Мы уверяли, что у нас, наоборот, сильные живые актеры, имеется густая сеть театров, которые посещают сотни тысяч зрителей. А куклы не играют у нас такой роли, как могло бы показаться, это второстепенный вид искусства… И мы говорили правду.
Но чешских читателей я спрошу по секрету: не следовало ли бы призадуматься над тем, почему кукол Скупы, Трнки или Земана знают во всем мире лучше, чем актеров многих больших храмов нашего искусства?
