Шел с ними и Федор Чашник с Натальей Степановной. С грустью расставался он с Сибирью. Там осталась память о великой славе его, заслуженной на царской ратной службе с Ермаком, там осталась дорогая Ермакова могила, и, что греха таить, — сжималось сердце и по милому дорогому Восяю, отдавшему свою маленькую собачью жизнь по Фединому приказу для спасения Ермака.
Имеют таинственную силу дорогие могилы, и тянет к ним.
Федор Чашник дошел с казаками до строгановского городка и там остался зимовать. Казаки пошли на Дон.
Весною 1585 года через строгановский городок пошли на Сибирь запоздалые подкрепления. Воеводы Мансуров, Сукин и Мясной шли с большою ратью продолжать дело Ермака. С ними пошел к дорогим могилам Федор Чашник. В 1585 году поставили город Тюмень, а через два года крепко заложили города Тобольск, Пелым, Березов, Сургут, Тару и Нарым.
Сибирь занималась прочно.
Прошло много лет. В Москве скончался 18-го марта, в Кириллин день 1584 года, царь Иоанн IV Васильевич. После царствования его сына Федора Иоанновича и потом Бориса Годунова — смутное наступило на Руси время. Брат пошел на брата. Поляки, и шведы устремились на Москву. В боях с ними пали смертью храбрых престарлые Исаков и Селезнеев. Умерла в те страшные годы, старой старухой от голода Марья Тимофеевна. Поляки, занимавшие дом Исаковых, сожгли его. Много лютых бед перенесла Москва. Видала чаны с человеческим мясом, видала людей, похожих на тени, видала злобу, казни и пытки.
Все эти годы, почти ничего не зная, не слыша о том, что происходит в Москве, прожил с семьею на границе Ишимской степи в маленьком городке Федя.
Впрочем, какой же это был Федя? У Наташи и язык бы не повернулся сказать: «ах ты, Федя, Федя, съел медведя»!
Крепкий и кряжистый, седобородый, рослый старик был Федор Гаврилович Чашник, лихой атаман сибирского городка. Старики сибирские говорили, что он лицом напоминал Ермака. А науку его превзошел в совершенства. Был ласков с мирными татарами, неукротимо жесток с хищниками и разбойниками. Держал порядок по своей линии до самого Аральского моря.
Трое сыновей — и все уже женатые — были при нем есаулами. Троих схоронил в степях. Дочь меньшую, Марьяну, недавно отдал за татарского князя, принявшего православие.
Как выйдет с семьею в воскресный день, чтобы идти в высокую бревенчатую церковь, — залюбоваться можно! Сам в светлой броне, в суконном кафтане, свет Наталья Степановна в шубе соболиной, Ермаковом подарке, с широким воротом черных лисиц, рослая, полная, седая, белолицая, что пава плывет. А за ними сыновья с женами, дочь с мужем. Чинно, по старшинству, медленно идут под дребезжащий звон старого колокола. Новый давно заказали в Москве — да Смутное время задержало доставку. Какое оружие на сынах! Какие доспехи! Какие меха, щелка, да бархаты на их женах — все сибирячках! А за ними — второе поколение идет — внуки! Старшему Феде — уже шестнадцатый год пошел… Поглядывает на него дедушка. Думает, не пора ли его снаряжать к Восточному морю-океану, царю Михаилу Федоровичу новые земли разведать?..
Но и то сказать, это благополучие, эта радость тоже не даром дались. Есть что вспомнить свет Наталье Степановне.
* * *
Сибирский Ермаков городок… Бревенчатый. низкие стены квадратом… Башни по углам… К башням поделаны земляные подъемы — апарели. На башнях пушки. Над воротами желтый прапор треплется ветром… Синее небо без облака. Высокое, далекое и точно чужое… В городке ряды низких изб — казачьи покои. Посередине изба побольше — в ней живет атаманская семья Чашников. Между казачьих покоев площадь, и на ней церковь.
Пыльно… Безлюдно… Нигде нет ни деревца, ни куста. Поднимет свет Наталья Степановна утром волоковое окно… В раскрытые ворота степь видна — без конца и без края. Чуть темнеют по реке Тургаю камыши.
Там тигры… кабаны… И еще лютее тигров и кабанов там немирные кочевники, нападающие на караваны… Редкий месяц пройдет без боев. Редкий месяц не хоронят на погосте стрелою сраженного казака.
В городке никого… Ветер завывает по пыльной площади смерчи. Душен весенний воздух. И муж — Федор Гаврилович — и сыновья давно ушли провожать бухарские караваны.
