Перевалило за полночь.
Вдруг по казачьему стану пронесли смоляные факелы.
— На круг… На круг!.. — раздались голоса.
— Кто приказал? — спрашивали кое-где, но звавшие на круг не отвечали и проходили дальше, негромко, точно потаясь, взывая:
— На круг!.. На круг…
Никто не шел к знаменам. Не слышно было распевно-звонких «есаульских» голосов. Все совершалось необычно, и Феде показалось: как-то воровски.
Казаки вставали от костров. Они пристегивали сабли, вздевали саадаки и колчаны и хмуро, медленно, точно с трудом отдирая ноги от земли, волоча пищали за дуло, шли к Ермакову шатру и сбивались недалеко от него кучами.
Федя вошел в их толпу.
Она была молчалива. Кто-нибудь скажет два-три слова, пустит ту мысль, что всеми владела, и замолчит, испуганно оглядываясь.
— Идти назад!.. Чего там… Довольно! Домой!..
— Не желаем воевать с татарами.
— Чтобы, значит, мир… и свободный пропуск на Каму.
— Вот-вот, гляди, реки станут. Сама зима! Какая тут война.
Факелы освещали хмурые и, ведь показалось, — злобные, зловещие лица.
— Подите к атаману, — скажите: войсковой круг требует атамана.
Но никто не шел к Ермакову шатру. Он был наглухо закрыт и было видно, как там, полыхая, горела лучина, отбрасывая на полотнища подвижные тени.
— Сказать атаману, чтобы вел назад… Повоевали и довольно.
— Ни добычи, ни славы!
— С голоду пухнем!
Грознее и громче шумел казачий круг, теснее сдвигался в лесу вокруг атаманского шатра. Факелы горели, треща смолою, и падали огромные, страшные тени в лесную чащу.
— Что в самом деле! Такого атамана и скинуть — вся недолга. Воля круга, — выкрикнул, выдвигаясь вперед, рябой, несуразный веснушчатый казак и сделал несколько шагов к палатке.
В то же мгновение разом, пошатнув шатер, распахнулись полы и из внезапно потемневшей палатки в свет факелов широко шагнул Ермак, сопровождаемый есаулами. Он был в броне и стальной шапке, при сабле, с тяжелым шестопером в могучей руке. Весь круг, как один человек, снял шапки. Мертвая тишина стала в лесу. Некоторое время так в полной неподвижности стоял Ермак против казаков.
Наконец он резко, рывком, кинул:
— Вы чего?..
Молчание было ответом. И опять в тишине точно остановилось напряженное время.
— Вы что здесь самовольно собрались?.. Какая такая нужда заставила вас ночью тамашу делать без моего на то приказа? — строго сказал Ермак и властными глазами окинул казаков.
Казаки потупились под его взглядом. Тогда рябой казак, вдруг оказавшийся впереди всех, стал говорить ни к кому не обращаясь.
— Воля казачьего круга: идти назад по домам… Сам с нечистым спознался — ему ничего… А мы дохнем в этой проклятой Сибири… Обрыдло… Мы воевали достаточно… Желаем идти назад на Тихий наш Дон. Такова воля бойцов! — он повысил голос и хрипло и напряженно выкрикнул. — А не то — скидывай атамана!.. Долой Ермака!
Ермак терпеливо выслушал несвязную речь казака. Он сбросил шелом и кинул его к шатру. Поседевшие кудри разметались по плечам. Ермак широко перекрестился.
— Сознался с нечистым! — усмехнулся он. — Татарские, бабьи россказни… Пустые речи… Так крестятся продавшие душу свою врагу христианского рода?
Он еще раз перекрестился и, вдруг сжав кулаки и откинув назад руки, весь порыв и движение, широко шагнул вперед и остановился против попятившегося перед ним казака.
— Такова воля бойцов! — грозно крикнул он. — Ты-то боец?! Я тебя, Ермолай Заяц, отлично знаю. По шерсти дана тебе кличка, презренный трус!.. В кашеварах весь поход был. Пороху не нюхал, сабли в руках не держал, а казаков мутишь!..
Смертельная бледность покрыла лицо Зайца.
— Я что ж! — хрипло сказал он. — Я ничего. Что люди, то и я. Воля народа!
— Взять его! — резко бросил Ермак.
Меркулов и Семен Красный схватили казака и под руки вывели из круга.
— Скидывать атамана во время похода! — грозно сказал Ермак. — Вы знаете чем это пахнет? В куль да в воду! Воля народа?.. Воля народа, что ли, бросать начатое дело?
Он замолчал и стоял против круга, тяжело дыша. Он ждал, что ему скажут казаки. Но они молчали. Наконец сзади кто-то несмело крикнул:
— Идти домой!..
— Домой… домой… домой!.. — загудели голоса.
