Утро наступало. Звонче и больше становилось пение птиц в лесу. По реке прыгала, играя, рыба, и переплески волн будили в казаках какое-то смутное желание похода и деятельности.
Солнца не было. Был тот северный, весенний рассвет без теней, когда в олово отливает набухшая росою тяжелая трава и деревья стоят тихо, будто усталые от сна и только птицы поют наперебой, стараясь разбудить уснувшую за ночь природу.
Ермак медленно поднялся с земли. Сидевшие и лежавшие казаки встали. Над Ермаком в розовую краску ударил образ св. Георгия Победоносца, и тяжелыми складками, не шелохнувшись, свисало с древка зеленое знамя со Спасовым Ликом.
— Атаманы-молодцы, — сказал Ермак, — настало время нам исправить жизнь и заслужить перед царем московским его царскую милость. Заслужить великую славу казачью… Много крови на нас невинной… Грубостями на Волге мы занимались и через те грубости — сами, чай, понимаете, что заслужили…
— Топор да плаху, — вздохнул кто-то в казачьем кругу.
— Не первый год стоит наше славное войско на Дону оплотом от татар, от перекопского хана… Ныне, братцы, атаманы-молодцы, подлежит нам совершить настоящее казачье дело. Великое, честное и славное…
Атаман замолчал и испытующе оглядывал казаков. Солнце выплыло из-за гор и ярким светом озарило его крепкий стан, заиграло огоньками на медных бляхах панциря.
Точно раздвинулись дали. Синее небо в легких розовых облаках, горы, закрывавшие обзор, — все блистало в новом дне и точно звало в неведомые просторы казаков.
— Завоюем, атаманы-молодцы, Сибирь! — с воодушевлением, будто навстречу солнцу воскликнул Ермак. — Поклонимся тем царствам Сибирским от полночного края до Индийской земли — государю, царю и великому князю Ивану Васильевичу!!!..
— Самим обезьянским царем поклонимся! — сказал Иван Кольцо.
— Скажем царю-батюшке, — прости, государь, в чем согрубили тебе в прежние годы, и прими от нас царство Сибирское с нашими казачьими головами.
— Аминь, — сказал Никита Пан.
Ошеломленные, всего ожидавшие от таких больших приготовлений к походу, но не этого, казаки оцепенели и как один смотрели на восток, где, из-за лесистых гор, из далекой Сибири, выплывало яркое солнце. Оно будто звало казаков навстречу себе, влекло к месту своей колыбели.
Робкий голос раздался из толпы.
— Для такого похода, атаман, и казна нужна не малая… сзади, из-за спин впереди стоявших казаков, раздавались голоса.
— Войско великое, с воеводами…
— Малую Казань сто пятьдесят тысяч войска брало и то сразу не взяли.
— Наряд пушкарский… зелье…
— Справы нашей не хватит. Гаврила Лаврентьевич четырнадцать годов ходил по той Сибири… Поизносился…
— Всего нас восемьсот сорок считается, — сказал Никита Пан. — Не малое войско.
— И не большое, — запальчиво крикнул кто-то, прятавшийся за спинами других. — Меньше тысячи!.. Невозможное дело задумал атаман.
— Для Господа Бога все возможно, — вздохнул Семен Красный.
— Города рубить придется, караулы ставить — надо войско. Его нет, — сказал Матвей Мещеряк.
Все больше и громче шумел казачий круг. Казаки спорили друг с другом, но общая мысль была: «это невозможно!»
Ермак стоял, опустив голову, и точно не слушал круга, и думал свои думы. Наконец он поднял красивую голову. Под взглядом его больших прекрасных глаз опять смолкли голоса, утих войсковой круг.
— Обо всем, атаманы-молодцы, подумано. Обо всем решено у нас со Строгановыми. Как городками заняли они Прикамский край, так согласились и Сибирь занимать… Верите вы мне, атаману вашему, Ермаку?..
— Верим… верим… — глухо пронеслось по кругу.
— Любо ли вам идти со мною покорить царство Сибирское?
— Любо!.. Любо!.. Веди нас, атаман, — пронеслось опять ропотом.
— Так с Богом! В добрый час! — блеском глаз своих, удалым голосом, несокрушимою волею увлекая за собою казаков, воскликнул Ермак и быстрыми шагами вышел из расступившегося перед ним круга и пошел вниз к Строгановскому городку. За ним понесли знамена.
